Стишок №335477

ПОЭМА ПРО ПОЭТА И КРИТИКА ГУБЕЛЬМАНА.
(сокращенная версия)

Я помер как-то на рассвете
И солнце не спешила встать.
Лишь дул суровый майский ветер
На окровавленную стать.

Лежал и слушал, как звонили
Соседи в скорую и в морг.
Жаль у меня в упадке силы,
Я б дозвониться им помог.

Гляжу: в спине торчит ножище.
Вот эта сука, Губельман.
Ведь, был когда-то, мне дружище.
А оказался – бусурман.

Писателем, ведь, был паскуда,
А после укатил в редакт.
И стал средь братии – Иуда.
Стихи критиковать был рад!

И вот в одной из встреч поэтов.
Я стих про "Родину" прочел.
И подлый Губельман, при этом,
Со мной вступил, мля, в разговор.

Кричать он стал, что, мол: "В России
Патриотизма, вовсе, нет!
И что стихом иронизируй,
Ты лучше свой менталитет!"

Я бросил все свои бумаги.
Пробрался к сволочи и тут,
Как мушкетеры, но без шпаги,
Позвал редактора на суд.

Мы бились долго возле сцены.
И спорили, что Губельман,
Израиль бросил для карьеры.
Сейчас же он простой шаман.

Народик, пиво попивая,
Кричал: "Давай ему поэт!"
Я пиво отхлебнул, икая,
И ебанул ему в дуплет.

Аплодисменты не смолкали.
И кто-то, кого я не знал,
На сцену выбрался, все встали.
И руку лично мне пожал.

Сказал, что: "Правильно, мол, браты,
Про Губельмана и вообще.
Ведь надо, что б все были рады!
И все подобное в "ключе".

Ногой он ебнул Губельмана,
Что возле сцены у стены
Валялся, притворяясь пьяным,
Чтоб не было опять войны.

Вечер закончился прекрасно.
Читал я девушкам стихи.
Хотел я многих, не напрасно,
Но прихватил двоих, с тоски.

Мы с ними пили горький ладан.
И в клубе ляжками шаля,
Они кричали, как им надо,
Чтобы поэзия жила.

Мы обсудили поподробней,
Мои работы и кино.
Пусть режиссер я и не модный,
Но сними рядом – все одно.

Орали, пели, веселились
Мы в клубе, что среди Москвы.
Уныло встретила взаимность
Меня и поэтесс любви.

Под утро я приехал, пьяный,
В помаде дивных женских чар.
Смотрел в окно и думал рьяно,
Про поэтический кошмар.

Я часто думаю о грустном
И вот опять оно пришло.
То сладкое тугое чувство,
Знакомое уже давно.

Слеза откуда-то взялася.
Пусть пьян я вдрызг среди тоски.
И Муза та, что нет прекрасней,
Мне чайкой кружит у строки.

Свалился спать я где-то, как-то.
И тут почувствовал тепло.
И это чувство многократно
Усилилось и замерло.

Взлетел я вверх над своим телом.
Смотрю я вниз, там – Губельман.
Все руки вытирает – демон.
В спине ж моей - торчит кинжал.

Но почему-то мне прекрасно?
Я трезв, как банный лист куста.
Парю, летаю сладострастно,
А за окном – манит звезда.

Смотрю и вижу. Ба, брат, Пушкин!
"Приветик куртуазный вам!"
Михаил Юрьевич с ним, душки.
- "Привет Максим, входи в наш храм!

Звезда пленительного счастья
Для нас, увы, только горит.
Мы – убиенные, к несчастью,
Но это нас не тяготит.

Твой Губельман – подонок редкий.
Поэтам – вечно не везет.
И нас, при жизни, слишком метко,
Такой редакт с кинжалом ждет.

Ты не печалься. Все Окейна!
Сейчас молись, чтоб не истек,
Той кровушкой, что так затейно
Тебе пустил какой-то лох."

Прошли часы, я жду у койки.
Вбежал сосед, ебена мать!
Хотел я крикнуть ему: "Колька!
Я ж помер! Где ж, ты, лазишь, блядь?!"

Приехали менты со скорой.
Все описали, кое-как.
Забили наркоту всей сворой.
У укатили все в кабак.

Завис я между коридоров
Бюрократической тиши.
Пишу стихи, для светофоров.
Жаль, записать бы. Хороши.

Общаюсь я с братвой поэтов.
Литературы вечера
Нам дарят мысли и при этом,
Кружится рифмой голова.

Увидел, как-то, свою Музу.
Красотка, я вам доложу.
Жаль, что не стал ей в жизни мужем.(Variant: Увы, я ей уже не нужен)
Теперь я Музой дорожу.

Мне Лермонтов достал, паскуда.
Все ржет над смертушкой моей.
Про Губельмана травит груду,
Своих стихов печальных дней.

Есенин, там, грустит в деревне.
Все плачет бедный на луну.
Меня уж звал к своей вечерне.
Зачем завет, я не пойму?

А я в Москве открыл канторку:
"Поэтам – куртуазный стих!"
Манерная грядет разборка.
Сам Александр рубит жмых.

На вечерах у нас – веселье.
Все радуются тут сполна.
А я все жду к себе на келью,
Ты деву, что живет одна.

Остался я один с тоскою.
Мне Пушкин все читал стихи.
А я все думал, что со мною?
Наркотики или венки?

2008.