Стишок №293176

Курка и яйки
В общем, ребята, вы в курсе, что жил Пушкин когда-то. Фигней
занимался, на дуэлях стрелялся, от того и карачун ему образовался.
В свободное от стрельбы время писал он поэмы, писал сказки, страдая от
недостатка женской ласки. В общем, сказка не об этом, как не ладили
люди с поэтом. Смутное время, разное на всех лежало бремя: кому бабки
косить, кому стихи пером выводить.
Жили-были дед да баба. Пили кашу с молоком, ели гречку с творогом?
Пили кофе с круассаном, заедая марципаном? Может быть, тому свидетель –
мой сосед Гуляев Петя. Он и книжку прочитал, он мне все пересказал.
Опосля свиданья с милкой, мы уселись за бутылкой. Слово за слово и вот,
он за Пушкиным идет. Говорит: такое дело – я теперь не просто тело.
Хочешь - верь, а хочешь – нет, я – могучий интеллект. И закрыв последний
лист, понял - я же книжный глист. Но седалищный мой нерв подсказал – я
книжный червь. Так как я теперь разумный, всеми фибрами культурный, то
и не могу пройти, видя, как мой друг страдает, сбитый с верного пути.
И по мненью Литпросвета, нет прощенья мне за это. Не приемля возраженья –
начинаю представленье.
Жили-были дед да баба – ели вместе, спали рядом. Вся недвижимость у
них: дом, сарай, курятник, птых. Что за птых? То я не знаю, сильно,
правда, не страдаю. Знаю только, что без птыха плохо с рифмою у стиха.
В общем жили небогато, дед бухал – ветшала хата. На последние рубли
покупали пузыри. Бабка тоже пристрастилась: водку пила, не постилась.
В доме не было окон, в доме не было дверей. Вот такая перспектива у
заядлых калдырей.
По стеченью обстоятельств, в исполненье обязательств, в общем фоне
разложенья было все же исключенье. Для поправки рифмы, для выпрямления
слога, в сказке появляется ненужное слово. Слово это будет "Кустурица".
Теперь все поймут, что по двору у них бегала курица. Представьте, что
словом мог быть и "канкан", тогда по двору побежал бы фазан. Вам бы
понравился такой балаган? Нет, пусть будет "Кустурица", ведь в главных
ролях у нас курица.
Курица жила давно, перерабатывая корм в говно. Яйца не
выдавливались, молоко не сдаивалось, в общем, отношения с курицей не
складывались. От перспективы быть съеденной она спасалась побегами.
Жизненную стабильность обеспечивала мускульная мобильность.
Как старик наш подопьет, сразу камень в огород. Метко бьет подлец - с
навеса. Значит, скоро подобьет. При такой опасной жизни – как быть
верною отчизне? Если яйца и случались, в ейном органе рождались, то от
страха все сжималось, и внутрях все оставалось. Ясно всем – для
извлеченья сильно нужно расслабленье.
В общем, долго все копилось, коксовалось и слоилось. Наконец, на
склоне лет, родила она на свет: не мышонка, не козленка, не неводома
зверенка. А исторгнул организм ювелирный атавизм. Увидав яйцо златое,
дед восклинул:
- Что такое? Может "белка" приключилась, или смерть за мной явилась,
и в последние минуты помутился мой рассудок? Бабка, бабка, подь сюда,
ущипни меня туда. Не туда, где моя гордость замолчала навсегда. Ущипни
меня за руку и скажи такую штуку: - То ли бес в меня вселился, то ли
разум помутился? Вон смотри, середь двора, где собачья конура, уж не
золото ль блестит, алчный взгляд к себе манит. И не наша ли Пеструшка,
распластавшись как кукушка, зарывает то яйцо, чтобы, значит, о богатстве
не узнал уже никто?
- Ой, и правда, что сказать, ведь блестит же, твою мать. Растуды меня
в качель, не сойти мене отсель, если в энтой вот пыли, нам яичко не
снесли. Ну Пеструшка, ну могешь. Пред такою мастерицей, Фаберже почти
что вошь.
Знамо дело, дед и баба, от такого вот расклада, вмиг от хмеля
излечились, протрезвели, возродились. Стали вместе соображать, как
свалившееся счастье можно выгодно продать. Чтобы им на склоне лет есть
не кильку, а лангет. Чтоб уже не бормотуха доводила их "до мухи", а
Мартеля коньяки согревали им деньки.
Порешили то яичко разделить кусков на тыщу – потихоньку продавать,
а наличные все средства проедать и пропивать. Никуда не тратить боле, и
коммерческую жилку на корню в себе давить. Каждый нищий, каждый гад
будет послан и проклят. А начнешь давать взаймы, так дойдешь и до сумы.
Чтоб от наших от ворот попрошайкам поворот. Нам теперь уж не пристало
с голодранцами дружить. Ишь, удумали, собаки, на чужое глаз ложить.
День прошел, прошел другой – дед не спит, ушел покой. Все пытается
яичко стукнуть тем, что под рукой. И ножовкой, и кастетом, финкой,
гирей, табуретом. Даже мощный динамит то яйцо не повредит. Дед и бабка
впали в стресс: он не пьет, она не ест. Бог услышал их молитвы,
посмотрел на поле битвы, дрогнула в душе струна – он послал им грызуна.
Словно пуля просвистела, что-то серое влетело, сделало почетный круг и
затихло все вокруг. И посланец тот, мыша, потянулся не спеша, важно так
нахмурил брови, посмотрел на поле боя. С резким криком "йя-кийя" он
хвостом яйцо сейчас же опрокинул со стола. Тут и чудо приключилось – на
полу яйцо разбилось. Разлетелось на куски, аккуратные бруски.
Дед и бабка замычали, выдержать могли едва ли. От такого гопака разум
повело слегка. На их жизни горизонте вдруг пропали облака. С той поры
живут богато, все в достатке – полна хата. Говорят, что с этих дел, дед
немножко обнаглел. И тайком от бабки ночью порнографию глядел.
© juriy 2007
www.gelinfo.ru