История №283591

БРЕДУБРЕЖДАЙУ: НИМАЙЩ И МНМОГАБУКАФФ

Рабинович легко шел по осенней Москве, осторожно прислушиваясь к своим
внутренним ощущениям. Хотя ощущать, собственно, было нечего. В желудке у
бывшего физика-ядерщика уже почти неделю проживали только одни пищевые
бактерии, которые дохли целыми полками и батальонами из-за невозможности
исполнять свои прямые, профессиональные обязанности. Он уже давно ни на
что не надеялся, потому что, почитай, целый год нигде не работал,
перебиваясь случайными заработками. Собственно, делать он ничего не
умел, кроме проектирования чернобыльских АЭС различного типа и
разработки новых способов подсчета элементарных, и не очень, частиц. Но
кому сейчас были нужны эти его умения? К тому же, Рабинович даже в это
деловое время ухитрился сохранить в себе отношение к жизни восторженного
мальчика из благополучной еврейской семьи, что весьма негативным образом
сказывалось на продолжительности его трудового стажа в одном месте. Он
уже почти отчаялся найти приличную работу, поэтому без особых надежд шел
сейчас устраиваться в фирму "Парасько и сыновья", о которой прочитал в
рекламном объявлении.
Фирма располагалась в невысоком особнячке, построенном в центре Москвы.
Снаружи дом выглядел несколько странновато, потому что был покрашен в
ослепительно белый цвет, покрыт черепичной крышей, а на окнах висели
разноцветные наличники. У резной дубовой двери звонка не было, но висел
небольшой колокол, к язычку которого была подвешена веревка серого цвета
с кисточкой на конце.
Рабинович осторожно брякнул в колокол раз, другой, но никто не открывал.
Он уже собрался уходить, как вдруг дверь приоткрылась и оттуда
высунулась заспанная будка неимоверных размеров.
— Че так тихо брякаешь, солдатик? — спросила будка. — Надо изо всей дури
колотить! Здесь хрен кто услышит твои интеллигентские позвякивания.
Давай, заходи в горницу, не стой тут дуб-дубом.
Рабинович осторожно вошел внутрь помещения и забормотал:
— Мне, видите ли, Мусий Опанасович Парасько на сегодня назначил, и я,
понимаете ли... — Да брось ты тушеваться, паря! Назначил, значит примет.
Мусий Опанасович всех принимает, кому назначил. Скушно ему здесь. Будем
знакомы: Григорий я. Охранник местный, — и парень сунул Рабиновичу
ладонь размером с лопату.
Рабинович осторожно пожал ее и сказал:
— Очень приятно. Моисей Израилевич.
— А! — коротко сказал охранник. — Ну, ничего, ничего. Ты давай, посиди
здесь чуток, а я доложу Мусию Опанасовичу.
Охранник ушел, а Рабинович стал с интересом рассматривать помещение.
Прежде всего его поразил пол. Он был дощатый. Именно дощатый, а не
паркетный. Но доски были чисто выскоблены и покрыты светлыми холщовыми
дорожками. Стены тоже были обшиты деревом, а на них висели белые рушники
с вышитыми красными петухами.
Григорий вернулся и сказал:
— Давай, паря, шуруй к Мусию. Он тебя ждет. Только вон эти натяни, — он
кивнул в угол, где лежала груда сапог. — Они без сапог не любят. Желаю,
говорят, думать, что я дома. И еще возьми вот это, — Григорий сунул в
руки Рабиновичу здоровенную бутыль с каким-то мутным напитком.
Рабинович растерянно взял бутыль и подумал, что у него уже начались
голодные галлюцинации.
— Короче, делаешь так, — инструктировал Григорий Рабиновича. — Идешь в
тот коридор, подходишь к двустворчатой двери. Только не вздумай свои
интеллигентские штучки выделывать — типа там скрестись, покашливать и
все такое прочее. Подходишь, ногой изо всей дури вдаряешь по створке,
дверь распахивается, после чего влетаешь в комнату и орешь изо всей
силы: "Мусий! Здорово, кум! А я тебе горилки принес! ". Понял, дитя
природы?
— Понял, — неуверенно сказал Рабинович. — Иду в коридор, вдаряю, влетаю
и ору.
— Молодец, — сказал охранник. — Шуруй. С Богом.
Рабинович растерянно брел по коридору, пока не увидел ту самую дверь, о
которой говорил охранник. Он неуверенно отвел назад ногу и попытался
вдарить по створке. Но подвели две вещи: голодное существование и один
из законов Ньютона, который гласит, что действие равно противодействию.
Так что крепкая створка двери устояла, а Рабинович был подло отброшен
назад и грохнулся спиной на доски. Хорошо еще, что не разбил драгоценную
бутыль. Вторая попытка прошла с аналогичным успехом, как вдруг створка
неожиданно отворилась и на пороге возник человек удивительного облика:
высокий, очень плотный, с оселедцем на голове и длинными усами, одетый в
просторную белую косоворотку и огромные малиновые шаровары, заправленные
в мягкие сапоги.
— Кум! — закричал этот странный человек. — Где тебя черти носят? Два
часа тебя жду!
— Здравствуйте, Мусий Опанасович, кум! сказал Рабинович, поднимаясь с
пола. — А я вот тут Вам принес немного мутной жидкости.
Выражение лица странного человека внезапно изменилось, он сухо посмотрел
на Рабиновича и сказал:
— Добрый день. Проходите, пожалуйста, в комнату. Я Вас давно жду, — и с
этими словами скрылся за дверью.
Рабинович пошел за ним, смутно чувствуя, что неточно выполнил
наставления охранника и уже совсем не надеясь на что-то хорошее в этой
жизни.
Комната внутри оказалась просторной, светлой и была похожа на вход: те
же выскобленные доски, покрытые дорожками, рушники с петухами на стенах.
Посреди комнаты стоял огромный стол, уставленный мисками, тарелками,
склянками, крынками и другими странными предметами, большинство из
которых Рабинович видел первый раз в жизни.
— Прошу меня простить, — с достоинством сказал Мусий Опанасович,
усаживаясь на скамейку, — за небольшой спектакль, который мы вместе
разыграли при встрече. Дело в том, что я очень давно не был на родине, а
мне очень важны атрибуты первой встречи, которые приняты в наших краях.
Видите ли, у нас считается, что если человек громко говорит, дружелюбно
открывает дверь ногой и приносит с собой бутыль с веселящим напитком,
это способствует установлению наиболее приятной атмосферы. Надеюсь,
такой вариант встречи не причинил Вам никаких неудобств?
— Что Вы, Мусий Опанасович! — ответил Рабинович. — Я тоже всегда
тосковал именно по такой форме общения. Конечно, окружающий мир сильно
закрепостил мои чувства, и я не смог в должной мере выполнить все
атрибуты приветствия, но надеюсь, что Вы простите мне этот промах.
— Разумеется, — сказал Мусий. — Что можно требовать от человека,
выросшего в условиях губительного мегаполиса? Честно говоря, Вы вели
себя даже намного лучше, чем я ожидал. Как Вас зовут?
— Моисей Израилевич, — привычно сжавшись внутри, ответил Рабинович.
— О! — приятно удивился Мусий. — Вы — Моисей! Я — Мусий! Вы не находите,
что наши имена чем-то похожи?
— Вполне может быть, — легко согласился Рабинович. — Хотя, если честно,
я ни разу не был на Вашей родине.
— Родина — внутри нас! — строго заявил Мусий. — И вокруг нас, где бы мы
ни находились. Именно поэтому я в своем офисе стараюсь максимально
окружить себя тем антуражем, к которому привык с детства. Ибо считаю,
что только это позволяет ощущать связь с моими корнями и впитывать их
живительную силу. Вся эта атрибутика — не случайна. Вот, например,
дорогой Моисей Израилевич, что Вы скажете по поводу вон того рушника?
Рабинович склонил голову:
— Червоный петух — символ тепла и уюта домашнего очага. Вышитая красная
дорожка по краям показывает надежную защиту дома от врагов, намекая, что
при случае им можно подпустить "красного петуха". Синий петух в центре
рушника — симол Познания, Веры и самоотречения во имя Родины.
— Я в Вас не ошибся, — одобрительно крякнул Мусий Опанасович. — Вы всего
пару часов здесь, а уже улавливаете настолько тонкие моменты, которые и
у нас-то на родине понимают далеко не все. Вы мне нравитесь, Рабинович.
Я беру Вас в свою фирму.
— Спасибо большое за доверие, Мусий Опанасович! — сказал Рабинович. —
Надеюсь, не будет нескромностью с моей стороны поинтересоваться — в чем
должны состоять мои должностные обязанности?
Мусий Опанасович нахмурился, и Рабинович с тоской подумал, что опять
ляпнул что-то не то.
— Видите ли, Рабинович, — задумчиво начал Мусий. — Лично мне вообще не
важно — что Вы будете делать в моей фирме. Прежде всего нужны люди,
которым я мог бы доверять. Которые бы чувствовали меня, мое настроение и
умели вовремя дать хороший совет. Вы, как я вижу, человек умный и тонко
чувствующий. Занятие Вам всегда найдется, а сейчас я бы предпочел хотя
бы ненадолго перестать говорить о делах и вкусить пищи не духовной, а
вполне материальной, — с этими словами Мусий усадил Рабиновича за стол и
предложил угощаться любыми блюдами из тех, что на нем стояли.
Рабинович растерянно смотрел на все это великолепие, будучи не в силах
выбрать — в какую миску запустить руку, а то и всю голову.
Мусий, между тем, взял два огромных граненых стакана, набулькал в них до
краев мутной жидкости, дал стакан Рабиновичу, поднял свой, провозгласил:
"Шоб було! " и с этими словами опрокинул весь стакан в свой огромный
рот. Рабинович прекрасно понимал, что в этом странном помещении каждый
его шаг, каждое действие несет в себе какие-то символы, за которыми
внимательно наблюдает этот странный человек. Поэтому он смекнул, что
необходимо повторять за Мусием все его шаги, взял стакан и тоже
опрокинул его. Жидкость легко провалилась вниз и вольготно развалилась в
пустом желудке Рабиновича.
— Ты вареники попробуй, вареники! — сказал Мусий, подвинув Рабиновичу
огромную миску с восхитительного вида белыми плодами.
Рабинович почувствовал себя совсем легко, поэтому небрежным жестом взял
вареник и... уронил его себе на штаны. У Мусия Опанасовича окаменело лицо.

— Моисей, — сказал он. — Вы должны понимать. У себя на родине мы очень
трепетно относимся к дарам природы. Мы не позволяем себе небрежности в
обращении с ними. Ибо старая народная мудрость гласит: как ты относишься
к природе, так и она относится к тебе. Вареники — не совсем еда. Это —
важный эзотерический символ, питающий не только материальное, но и
духовное начало человека. Посмотрите на совершенную форму этого плода.
Вкусите его изумительную, сочащуюся начинку. Разве Вы не чувствуете
просветления после единения Вашего организма с этим божественным
созданием природы?
— Простите меня еще раз, Мусий Опанасович, — сказал Рабинович. —
Поймите, что моя небрежность в обращении с этим чудесным символом
объединения физического и духовного в человеке была вызвана единственно
чувством восхищения. Кроме того, уронив плод на штаны, я как бы
подчеркнул тот факт, что он — важная составляющая моей плоти, но, подняв
затем его ко рту, я, таким образом, дал понять, что сейчас произойдет
единение плода с моим духовным началом.
Мусий Опанасович посмотрел на Рабиновича с ласковой улыбкой, и Моисей
почувствовал, что уже во второй раз ловко выкрутился из опасной
ситуации. Они сидели за столом довольно долго, бутыль все пустела и
пустела, а Рабинович первый раз за последнее время почувствовал, что его
желудок и все остальные загашники наполнены на много дней вперед.
Как обычно и бывает, жидкость в бутылке кончилась совершенно внезапно.
Ни Рабинович, ни Мусий Опанасович этого не ожидали. Мусий поднял на
Рабиновича уже несколько осоловевшие глаза и сказал:
— Горилка, Моисей, кончилась. Надо же что-то делать?
— Может быть, охранника за ней пошлем, Мусий Опанасович? — предложил
Рабинович.
— А кто будет хату охранять, паря? — набычился на него Мусий. — Говоря
твоим языком — кто же в лавке останется?
— И что нам теперь делать? — растерянно спросил Рабинович.
— У меня на родине, сынок, есть такой обычай: когда в хате заканчивается
горилка, мужчины сами идут ее добывать. Другого выхода нет. Не можем же
мы сидеть здесь без горилки!
— Я готов, Мусий Опанасович, — с жаром сказал Рабинович. — Тут за углом
недалеко есть палатка, там наверняка можно купить много пьянящей
жидкости.
— Э, брат, — с горечью сказал Мусий. — Всему тебя учить надо. Как мы
можем просто пойти и купить горилки, если этим будет нарушен важный
священный обряд моей родины? Я не могу отступать от старинных обычаев ни
на йоту, ибо это будет значить, что я перестал себя уважать и уже не
держусь корней.
— И как это все должно происходить? — растерянно спросил Рабинович.
— Смотри сюда, — сказал Мусий, подвинув к себе пустую бутыль. — Смотри и
смекай. Вот у нас есть пустая бутыль. Так?
— Так, — легко согласился Рабинович.
— Горилки в хате у нас больше нет. Так?
— Так.
— Что делаем? — поинтересовался Мусий.
Рабинович ненадолго задумался:
— Может быть, идем в сарай и там гоним новую горилку?
— Мысль правильная, — обрадовался Мусий. — Но нерациональная. Горилку мы
будем гнать долго, а что пить все это время? Поэтому делаем таким
образом: берем бутыль, прокрадываемся через забор к соседу, у него в
сарае меняем пустую бутыль на полную и тихонечко ползем обратно, чтобы
нас никто не заметил.
— Позвольте! — возмутился Рабинович. — Как же так? Вся Ваша жизнь
направлена на духовное развитие личности человека, а здесь — банальная
кража. Да еще и с подлогом!
— Моисей, — мягко сказал Мусий Опанасович. — Вы просто еще не знаете
всех наших культурных традиций. Как Вы думаете, что сделает сосед, когда
у него кончится горилка?
— Не знаю, — замялся Рабинович. — Ну, пойдет в сарай и еще нагонит.
— А что он будет пить, когда будет гнать? — ласково посмотрев на него,
спросил Мусий.
— Ну... Не знаю, — сдался Рабинович. — А что он будет делать?
— Подойдет к забору, — тихо сказал Мусий, — вырвет оттуда дрын, залезет
ко мне в сарай и заменит полную бутыль на пустую. Теперь понимаете?
— Не совсем. Какой смысл в подобных действиях?
— Очень простой. Вернее, сложный. Круговорот горилки в природе
осуществляется? Осуществляется. Натуральный обмен продукта происходит?
Происходит. Ничья собственность при этом не страдает? Не страдает. А
самое главное, — тут Мусий Опанасович помолчал, — мы с соседом участвуем
в настоящем, мужском процессе охоты. В традиции, которая освящена
поколениями! Своим появлением на свет в виде младенца мужского пола мы
даем клятву — быть Охотником. А на что охотиться, спрашивается, в
современном мире электроники, как не на горилку? Может быть, Вы
предложите выслеживать и убивать факсовый аппарат?
— Ну, не знаю. А какой риск при подобной эмуляции охоты?
— Самый, что ни на есть, физический. Сосед, если нас заметит, пальнет из
дробовика солью. А это, я Вас уверяю, очень даже больно.
— Как это? Прям так и пальнет?
— Уж Вы не сомневайтесь. И он знает, что когда полезет ко мне в сарай,
получит аналогичную порцию.
— Хмм... Не спорю. Все довольно продумано, — сказал Рабинович. — Но как мы
в реалиях нынешней Москвы сумеем провести охоту так, как полагается?
— Здесь, к сожалению, настоящих условий для охоты нет. Но мы будем
делать вид, что все происходит именно таким образом, как у меня на
родине. Надеюсь, Вас это не смущает? — спросил Мусий.
— Нет, разумеется, — ответил Рабинович. — Я целиком в Вашем
распоряжении.

***

Мусий и Рабинович вышли на улицу, некоторое время постояли молча,
наслаждаясь ночной Москвой. Наконец, Мусий сказал:
— Идем вон в ту сторону. Сразу за поворотом будет воображаемый забор.
Ведем себя очень тихо, чтобы Мыкола не заметил.
Они двинулись к углу дома, завернули в переулок, где Рабинович поразился
резкой перемене, которая произошла с обликом Мусия Опанасовича:
добродушное и часто улыбающееся лицо превратилось в суровый абрис
древнего воина, римлянина; оселедец свисал с головы, делая Мусия
похожего на индейца; глаза его, наоборот, жили какой-то своей отдельной
жизнью, которая представляла собой смесь хитрости и восторженного
предвкушения опасности. Мусий подошел к воображаемой черте, присел,
сделал вид, что хватает руками какой-то вертикальный предмет, и с
показным усилием отвел этот предмет в сторону.
— Дрын отодвинул, — шепотом сообщил Мусий Рабиновичу.
Тот, в свою очередь, также взял руками воображаемый вертикальный
предмет, резко дернул его на себя и сделал вид, что положил на плечо.
Мусий на него удивленно посмотрел, но ничего не сказал и сделал знак
двигаться дальше. Они прошли еще шагов десять и увидели обычную палатку
с выпивкой. Мусий молча сунул в окошко пустую бутылку и деньги, продавец
без всякого удивления все это взял, а через пару минут вернул
наполненную бутылку. Было понятно, что или продавец всякого здесь
повидал или это уже далеко не первый поход Мусия на охоту. Затем они
вернулись обратно к воображаемому забору, Мусий сделал вид, что
придвигает палку обратно, а Рабинович снял свой воображаемый предмет с
плеча и тоже приставил его к забору. Мусий немного отдышался и сказал:
— Похоже, охота прошла нормально. У нас есть традиция: сразу после
преодоления вражеского рубежа попробовать добытой горилки, чтобы понять
— удалась охота или нет.
С этими словами он откупорил бутыль, сделал несколько мощных глотков и
передал ее Рабиновичу.
— Знаете, Моисей, — начал говорить Мусий с какой-то внутренней болью. —
Мне сначала показалось, что Вы очень быстро начинаете понимать наши
традиции. Но скажите на милость, зачем Вы выдрали дрын у соседа и
положили его на плечо? Зачем Вы испортили красивый, древний ритуал?
— Видите ли, Мусий, — сказал Рабинович. — Конечно, простите меня
великодушно за то, что я не точно следовал всем этапам процесса охоты,
но просто подумалось, что во дворе соседа на нас могут напасть злые
домашние животные, поэтому я и прихватил этот кусок дерева для того,
чтобы нам было чем отбиваться.
— Простите меня, Моисей, — сказал Мусий, и суровая мужская слеза
проблеснула в его суровых глазах. — Опять я Вас недооценил. Лишний раз
убеждаюсь, что сама судьба привела Вас в нашу фирму.
— А теперь, — Мусий резким движением опустил бутыль, — каждый Охотник
должен спеть песню. Такова традиция.
Рабинович задумался. Из песен он помнил только "Когда был Ленин
маленький с курчавой головой" и "Хава нагила". Ни одна из них решительно
не подходила для данной патетической минуты.
— Послушайте, Мусий, — сказал Рабинович решительно. — К чему песни,
когда у нас еще осталась горилка?
У Мусия вдруг снова увлажнились глаза.
— Рабинович! — сказал он проникновенно. — У Вас, случайно, в роду хохлов
не было?
— Вряд ли, — ответил Рабинович. — Насколько я помню, одни евреи.
— Жаль, — сказал Мусий. — Ну, ничего. Конечно, после такого блестящего
ответа я уже не могу спеть для Вас песню, поэтому мы еще по паре булек
сделаем, после чего отправимся домой.
Они сделали несколько солидных глотков и вернулись в офис. Мусий тяжело
сел за стол и сказал Рабиновичу:
— А теперь, Моисей, после хорошей охоты и последующего застолья мужчины
должны насладиться женским обществом.
— Как скажете, Мусий Опанасович, — растерянно сказал Рабинович, гадая,
какие еще испытания предстоят ему сегодня.
Мусий хлопнул в ладоши, и горница сразу наполнилась кучей народу.
Какие-то люди нацепили Мусию и Рабиновичу непонятного вида фуражки на
головы и сунули в руки по кульку со странными маленькими черными
плодами, которые Мусий стал с неимоверной скоростью забрасывать в рот,
раскалывать одними зубами и выплевывать черные шкурки прямо на пол.
Рабинович попробовал делать то же самое, но только весь обсыпался сухими
предметами и замер в ожидании нахлобучки от Мусия. Тот, впрочем, не
обращал на него ни малейшего внимания, а напряженно вглядывался в другую
дверь горницы, периодически выкрикивая на непонятном языке: "О, це ж,
гарны дывчины! ". Внезапно дверь распахнулась, оттуда с диким
взвизгиванием выбежал целый табун молоденьких девушек, которые начали с
бешеной скоростью кружиться вокруг себя, открывая восхищенному взору
Рабиновича белые нижние юбки. От всего этого кружения и от выпитой
горилки у него совсем поплыла голова, и он сам не заметил, как заснул.
Очнулся Рабинович в той же горнице, где было прибрано и никого, кроме
Мусия, не было. Тот сидел за столом, с очень серьезным видом читая
какой-то документ. Заметив, что Рабинович проснулся, Мусий сказал ему
сурово:
— Итак, Моисей, мы приступаем к работе. Все необходимые традиции
соблюдены. Все писаные и неписаные законы выполнены. Поскольку ты теперь
— полноправный член нашей фирмы, я должен раскрыть все секреты и
объяснить, в чем будет заключаться твоя работа.
Внутренним чутьем Рабинович понял, что сейчас начнется самое интересное.
В смысле — самое неприятное.
— Как ты думаешь, — тяжело начал Мусий Опанасович, — чем именно
занимается наша фирма?
— Ну, не знаю, — замялся Рабинович. — Поставляет в Москву горилку?
— Нет.
— Черевички?
— Ни боже мой.
— Рушники?
— Мелко берешь, — ответил Мусий, немного помолчал и сказал торжественно:

— Фирма "Мусий Опанасович Парасько и сыновья" вот уже 150 лет поставляет
в Москву САЛО!
— Не может быть! — похолодел Рабинович. — Свиное сало?
— А какое еще? — загремел на весь дом Мусий. — Лошадиное, что ли?
Настоящее! Свиное! Первоклассное САЛО! И твоя работа здесь состоит в
том, что ты это САЛО будешь ПРОБОВАТЬ! Потому что я не могу доверить это
ответственное дело никому, кроме человека, который тонко понимает и
чувствует наши традиции!
С этими словами Мусий три раза хлопнул в ладоши, в горницу вошли два
молодых парубка, которые несли на подносе огромный шмат сала. Поднос
поставили перед Рабиновичем, а Мусий грозно сказал: "Ешь, паря! Пробуй
эту амброзию небесную! ".
Мысли в голове Рабиновича крутились со скоростью элементарных частиц
так, что их и подсчитать было невозможно. Что было делать? Опрокинуть
поднос и прыгнуть в окно? Отпадало, так как на окнах были решетки.
Попытаться справиться с Мусием и двумя парубками? Просто смешно, так как
после пережитого застолья он и руку-то самостоятельно поднять не мог.
Попробовать убежать через входную дверь? Так там стоит охранник Гриша,
который только одним могучим выдохом мог сшибить Рабиновича с ног.
Парубки, между тем, подняли огромную глыбу с подноса и стали подносить
ее ко рту Рабиновича, который все откидывался и откидывался назад, пока
не уперся спиной о край стола. Больше дороги назад не было.