История №176272

Посвящается моей супруге, читающей Кадета Б.

Командир учебной автомобильной бригады полковник Агузяров был человеком
немногословным. Да от него и не требовалось. Поскольку на сотни
километров вокруг он был самым высоким начальником для нижестоящих
офицеров, и от мановения его руки зависели их карьерные, квартирные и
прочие жизненнные вопросы, то его слова обычно ловились на лету. И
одного его сердитого взгляда из-под папахи было достаточно, чтобы
какой-нибудь капитан или даже майор задрожал, как осиновый листок, и
начал рыть носом землю.

Полковник был мал ростом, сухопар, имел обширную лысину, окруженную
венчиком седых волос и выглядел намного старше своих лет. Если бы Вы
застали его в кругу семьи за чашечкой чая, то вполне могли бы совершить
роковую ошибку своей жизни и принять его за божий одуванчик. Но стоило
хотя бы один раз увидеть полковника с подчиненными, чтобы понять, что ни
божим, ни тем более одуванчиком он не был.

Власть полковник не только любил, но и с удовольствием ее употреблял. За
глаза подчиненные звали его просто и емко «Командир», как когда-то
подчиненные Сталина просто и емко звали своего кровавого диктатора
«Хозяин».

Еще была у полковника Агузярова, как нынче сказали бы, фишка – он
терпеть не мог матерную ругань. Рассказывают, что однажды он собрал весь
личный состав части на плацу и произнес короткую лекцию о вреде мата. В
том смысле, что если он услышит, что кто-то употребляет нецензурную
брань, то это очень вредно отразится на здоровье употребившего. В
заключении лекции он добавил, что если кому-нибудь в речи требуется
слово-связка, то вместо слова «бля» вполне можно использовать междометие
«м-м», принятое у культурных людей. Так вместо фразы «Объявляю Вам, бля,
внеочередной наряд» вполне можно сказать «А почему, м-м... , у Вас
сапоги не чищены». На что один из офицеров в заднем ряду тихо произнес:
«Вот же, м-м.. нять». С тех пор в автомобильной бригаде слово «мнять»
стало официальным заменителем всех матерных слов. Для офицеров это было
даже удобно – не нужно переключаться с одного лексикона на другой в
разговорах с семьей и солдатами. Мнять – она мнять и есть, будь то жена
или солдат-раздолбай.

И надо же такому случиться, чтобы именно в эту часть начфизом назначили
выпускника московского института физкультуры лейтенанта-двухгодичника
Владимира Коленцова. Первый раз я встретил его в день прибытия. Он шел
мне навстречу, весело помахивая чемоданчиком. Обычно только что
выпущенные из училища лейтенанты помешаны на субординации, поэтому я,
младший сержант, решил не рисковать и исполнил ритуал отдания воинской
чести строго по уставу – ткнул себя растопыренной пятерней в висок,
повернул голову в его сторону и начал есть его глазами. На что лейтенант
Коленцов выкинул номер - приподнял за бока свою фуражку, словно шляпу,
слегка мне поклонился и произнес «Добрый день».
- Наш человек, - подумал я и не ошибся.

Лейтенант Коленцов в отличие от своих коллег - кадровых офицеров плевать
хотел на карьерный и квартирный вопросы. Его главной задачей на
ближайшие два года было не спиться, не сойти с ума от скуки и не
обрюхатить ненароком какую-нибудь местную девицу. Поэтому,
взаимоотношения с полковником Агузяровым лейтенанту Коленцову были, как
бы помягче выразиться, м-м... по фигу. При этом лейтенант этого и не
скрывал, а всем своим видом и поведением открыто демонстрировал. То его
заставали сидящим на лавочке с фуражкой, надетой козырьком назад – чтобы
лучше загореть. То он вдруг срывался на выходные домой в Москву, а потом
брал медицинскую справку и оставался у мамы поболеть. И это разлагающе
действовало на всех остальных офицеров.

Словом, властолюбивый командир начал тихонько лейтенанта ненавидеть. А
тот факт, что лейтенант еще и москвич (а москвичей в армии, ой, как не
любят) добавлял в этот тлеющий злобный огонь дополнительного топлива.

Воспитательный процесс начался с того, что полковник стал сажать
Коленцова на гауптвахту за каждую мелкую провинность. Но поскольку в
части своей офицерской губы не было, то лейтенанта отправляли на отсидку
в Воронеж, откуда он неизменно приезжал отоспавшимся, отъевшимся и еще
более наглым.

Тогда полковник начал ставить Коленцова в наряды помощником дежурного по
части. Вообщем то служба не хитрая, но спать приходилось всего по четыре
часа в сутки, а поскольку лейтенант поспать любил, то это стало серьезно
сказываться на его здоровье – под глазами появились мешки, и страшно
сказать, у Коленцова случилась неприятность с девушкой – вместо того,
чтобы м-м... общаться, он неожиданно заснул, как потом рассказывала
девушка «прямо не лету». Словом, лейтенант начал злиться не по-детски и
втайне стал вынашивать план мести и ждать удобного случая.

И случай таки скоро представился. В тот день, когда лейтенант Коленцов
находился в очередном внеочередном наряде в качестве помощника дежурного
по части, прямо перед утренним построением у самого дежурного резко
прихватило живот. И дежурный, как было потом сказано в рапорте
специальной комиссии, самоустранился. В таких случаях на утреннем
построении парадом командует помощник. В общем-то, дело это не хитрое.
Три тысячи человек солдат и офицеров автомобильной бригады стоят на
плацу. Чуть в отдалении стоит, приготовившись, оркестр. И когда
полковник Агузяров выходит по заросшей кустами дорожке на плац, дежурный
по части командует:
- Бригада! Р-равняйсь. Сми-ирна. Равнение на СР-РЕДИНУ.

Оркестр начинает исполнять бодрый марш, под звуки которого полковник
выходит на середину плаца и принимает рапорт дежурного по части. Но как
мы уже знаем, в тот злополучный день дежурный самоустранился в туалете,
и его роль исполнял злой и невыспавшийся Володя Коленцов.

Итак, представьте картину. Зима. Полковник в высокой папахе вылезает из
кустов по ведущей к плацу дорожке. Коленцов, набрав в спортивные легкие
побольше воздуха, командует:
- Бригада!.. Р-равняйсь!... Сми-ирна! Равнение на... БРИГАДИРА!
Оркестр грянул было марш, но трамбонист утробно квакнул и от
неожиланности хохотнул в трамбон. В результате противный трубный ржач
огласил окрестности. Марш поперхнулся и сам собой умер. Воинская часть
замерла, устремив взоры на командира.

Полковник Агузяров густо покраснел и рубанул рукой воздух. Если бы в
руке была шашка, а лейтенант стоял близко, то лейтенант был бы разрублен
надвое. Но лейтенант был далеко, и рука бесцельно просвистела в воздухе.
Глаза полковника выпучились, он сорвал с себя папаху и скомкал ее в
кулаке. Рот его злобно открылся, зубы кровожадно обнажились и полковник
выкрикнул:
- М-м...
Все подумали, что последует официально разрешенное «Мнять», но полковник
разочаровал.
- М-м-москвич, сука, блядь...

Полковник успокоился только ближе к вечеру. Лейтенанта Коленцова вскоре
перевели в другую часть. Трамбонист был уволен из оркестра, потому что
при виде командира с ним каждый раз приключалась истерика.

Надо ли говорить, что командира с тех пор за глаза стали звать не иначе
как БРИГАДИР.

Игорь Левицкий (igor@levitski.com, www.levitski.com)