История №1568027

На самом деле неправильно думать, будто все студенческие истории - это непременно про пьянки и совершаемые во время оных непотребства. Бывало и иное...
В 80-е годы на истфаке МГУ курс истории зарубежного искусства читал волшебный Глеб Иванович Соколов, по студенческому прозвищу «Глебушка». В прозвище этом не было ни капли неуважения или презрения, Боже упаси — исключительно нежная любовь. Просто пообщавшись с Глебом Ивановичем несколько минут, его уже нельзя было мысленно назвать как-то иначе. Высокий, худощавый, в золотых очках, улыбчивый и добродушный — как же он читал свои лекции! К сожалению, на письме нельзя воспроизвести интонацию. Но звучало это примерно так, как если бы актер ТЮЗа рассказывал со сцены маленьким детям увлекательную сказку — с драматическими паузами и не менее драматическими интонациями. «Посмотрите на этот антаблемент!» - восклицал Глеб Иванович, включив очередной слайд с каким-нибудь древнегреческим храмом. (Пауза, голос переходит в драматический полушепот). - «Что вы здесь чувствуете?» (Еще более длинная пауза, голос драматически понижается, и дальше чуть нараспев) - «Напряже-ение...» Или вот: идет зачет, в аудитории Глеб Иванович с десятком счастливчиков, весь прочий курс беснуется за дверями. Дверь тонкая, вместо стекла просто фанерка, внутри весь этот птичий базар прекрасно слышен. В какой-то момент Глеб Иванович, утомленный шумом, выходит в коридор и драматично восклицает: «Товарищи!» (пауза, далее на полтона ниже) - «Пожалуйста... потише». - (Опять пауза, еще ниже на полтона) - «А то я буду...» (Пауза, тон еще ниже и чуть нараспев) - «...свирепствовать...»
Зачет этот на самом деле был подобен экзамену — билеты, в каждом по три вопроса, и один из них предписывал дать словесное описание некоего произведения искусства — картины, статуи или архитектурного сооружения — дабы показать знакомство с образцами. И вот одному студиозусу попадается задание описать некую статую эпохи архаики. Лекции студиозус прогуливал, в музей имени Пушкина не ездил, и статуи оной в глаза не видал. Но он смутно помнил, что все архаические скульптуры создавались по определенному шаблону (статичная поза, лицо почти без выражения, проработка деталей более примитивная, чем в эпоху классики и тем более эллинизма и т. п.). И решил студиозус попробовать выехать на эмоциональной подаче. «Когда я увидел эту статую», - начал он вдохновенно, воздев очи к потолку, - «я был поражен тем, сколь малыми средствами древний скульптор смог добиться такой выразительности. Эта неподвижность... Эта архаическая улыбка, когда уголки губ лишь чуть приподняты... Эти простые локоны... А эти глаза — у статуи они пустые, но мы знаем, что греки в дальнейшем раскрашивали их красками...» - все это по нарастающей, с соответственными интонациями и мимикой. Краем глаза он видел, что Глеб Иванович аж весь подался вперед и даже рот приоткрыл. «Действует!» - мысленно ликовал студиозус. - «Надо давить дальше...»
В какой-то момент он приостановился, чтобы набрать воздуху, и тут-то Глеб Иванович сумел вставить давно рвущееся из него слово. «Молодой человек!» - возопил он со слезами в голосе. - «Она же без головы до нас дошла!»

Говорили, что зачет он все же ему поставил. Возможно, что и за эмоции. А может, просто по доброте.