История №1562358

Как же я тайгу валил без музык?
Как же я без джаза, сука, жил?!

Октябрь 1990-го... Было пасмурно, и была юность, и в воздухе витала вседозволенность и лёгкий намёк на грядущую всеобщую жоппу. Но было весело.

Звуки духового оркестра слышны ещё от метро. Музыканты облюбовали себе место на площадке у самого начала Арбата, чуть правее ресторана Прага. Лозунг того времени: "Разрешено всё, что не запрещено", хех. Скоро никто ни у кого не будет вообще никакого разрешения спрашивать. А пока еще жива страна моего детства, а перед играющим оркестром вместо нищенской шляпы стоит пустой тетрапакет из-под молока, в каких московские старушки возили в те времена на дачу суп, защепив его бельевой прищепкой. Зеваки стоят полукругом. Москва и не такое видела, воздух свободы пьянит.

Но главное представление дают даже не сами музыканты. На небольшом свободном пространстве прямо перед оркестром стоит мужик в сером ватнике, рабочих штанах и растоптанных кирзачах. Довершает полноту образа потрепанная рыжеватая ушанка.

Мужик пританцовывает лицом к оркестру и что-то такое делает руками. Он, наклонив голову, трясёт ею из стороны в сторону и тогда становится видно его похожее на грецкий орех лицо, всё в глубоких морщинах, какие вряд ли заработаешь сидя в библиотеке. Глаза его зажмурены от удовольствия, лицо и губы кривятся, он мычит мелодию в такт оркестру, всем телом он как бы впитывает музыкальные вибрации. Кто он? Музыкант, которого потрепала жизнь и исковеркала до неузнаваемости, превратив лицо в рельефную карту гулагов? Или просто любитель музыки, который вместо звуков медного джаза долгое время был вынужден слушать стук кирки и окрики караула?

Изредка подходят люди и бросают в тетрапак мелочь. Мужик же бросил мятую рублёвку и продолжил кайфовать. Через какое-то время в его руке появился зелёный трёшник. Под одобрительные возгласы, он наклонился к картонке и аккуратно опустил мятую бумажку внутрь, до последнего придерживая купюру за уголок.

Наконец, после еще трех минут лагерной джиги в кирзачах, за трёшкой последовала синяя пятёрка - так же, танцуя вокруг тетрапака, почти отпуская купюру и вновь выдёргивая. Мне даже на мгновение показалось, что ему жалко столько отдавать, что он с шутками-прибаутками выберет удобный момент, чтобы положить деньгу в карман и отвалить. Или даже, чем черт не шутит - а может он к кассе подбирается, сколько там уже в коробчонку накидали? Как же я был неправ...

Аплодисменты в толпе, никто никуда не торопится, толпа прибывает. Пошли элементы русской плясовой. На фоне черных фраков оркестрантов и блестящей меди инструментов, человек в ватнике идущий вприсядку производит впечатление полного сюра.

Красненький червонец встречен громкими хлопками и вскриками из толпы, как будто увидели киркорова в макдональдсе. Тем временем десятка сложена вдоль длинной стороны дважды (я позже видел в стрип-клубе в омереге такое проделывали с однодолларовой бумажкой, чтобы под резинку стриптизершам пихать, но это так, к делу не относится), получившаяся красная бумажная полоска - в руке у зека. Но в этот раз он выжимает из нее все. Он опускает ее в картонный колодец, сам в полуприсяде, голова склонена набок, свободная левая рука поднята над головой. Глаза по-прежнему зажмурены от кайфа. А купюра, как смычок, елозит взад-вперед по краю бывшей молочной упаковки... Кто-то хохочет, кто-то подбадривает, но никто не уходит. Как будто у всех появилась общая цель. Наконец, купюра упала на дно. Даже музыканты, кажется, выдувают свой джаз с каким-то облегчением.

...Четвертак он поднял над головой двумя руками, спиной ощущая толпу, собравшуюся сзади. Пальцы, которым привычнее было держать кувалду или гаечный ключ на 64, аккуратно расправили фиолетовую банкноту в лучах выглянувшего последнего осеннего солнышка. Аплодисменты были такой громкости, как будто объявили, что экономическая и политическая жопа кончилась победой наших, всем спасибо, все свободны. Ну, и Москва кураж любит. Радостно орали и улюлюкали все: студенты и домохозяйки, рабочие и служащие, домушники и строители, сталевары и шахтёры, откосившие и солдаты срочной службы, мичманы и офицеры, члены партии и сочувствующие, валютчики и банкиры, наперсточники и швеи, бандосы и менты, отличницы и проститутки - вся большая и радостная страна забыла на секунду, что стоит на краю пропасти... И несколько мгновений держал эту страну на своих плечах немолодой атлант в фуфайке. И был ритуальный танец с четвертаком, не менее креативный, чем с червонцем.

А вот до полтинника не дошло. Совершенно неожиданно он, ссутулясь, махнул рукой и ушёл, преобразившись из рок-звезды назад в побитого-пережёванного жизнью зека. И толпа тихо рассосалась, как бы очнувшись от коллективного сеанса гипноза...

35 лет спустя так и вспоминается этот день и вся эта эпоха - терпкими запахами осени, будоражащими звуками оркестра и фигурой зека-меломана с двадцатипятирублёвым билетом Государственного банка полумертвого СССР.