История №1546203
Подкатил к ней на площадке, выслушал про «кармические узлы» — и чем дольше стоял рядом, тем сильнее накрывало. Будто без рук что-то трогает сразу всё тело, прямо сквозь кожу. Но он собрался и вкинул заготовку:
— Я тоже чувствую, Симочка! Любовь — она ведь без границ, да? Без условий!
Думал, авось сработает.
А она посмотрела так, будто насквозь видела. Не с осуждением, а по-доброму. И от этого стало не по себе.
— Да, — сказала тихо. — Именно так. Безусловная.
Толян, уже чуял подвох, но отступать не привык, потянулся к её руке. И тут как будто ток по телу — не больно, а так, что пробрало до костей. Перед глазами — он сам, мелкий пацан, который корчит из себя крутого. И она рядом, смотрит спокойно, будто жалеет. Толяну стало так стыдно, что всё внутри провалилось. Вся его важность сдулась в ноль.
Он сидел, дышал тяжело, слова застряли. А она не смеялась и не ушла. Просто шаг назад сделала, будто убавила жар.
— Прости, — сказала она тихо. — Я переборщила. Ты хотел всё сразу, а для неподготовленного это слишком. Можно сломаться.
Сказала без злости, даже немного грустно.
— Давай так: когда придёшь в себя и будешь готов — приходи. Поговорим. Я никуда не спешу.
И ушла.
С тех пор он её обходит стороной. Не потому, что она страшная. А потому что очково. Ещё раз так зацепит — и всё, что он про себя выстроил, треснет. Там уже не понты горят — там личность плавится.
Теперь он всем говорит:
— Пацаны, с такими поосторожнее. У них силы внутри столько, что рядом стоишь — и уже тащит. Тащит не туда, куда хотел, а в их огонь. И там ты уже меняешься — или крепче станешь, или перекосит. Обратно старым не выйдешь. Так что три раза подумайте, стоит ли туда лезть.
Александр Башлачев
Хозяйка
Сегодня ночью — дьявольский мороз.
Открой, хозяйка, бывшему солдату.
Пусти погреться, я совсем замерз,
Враги сожгли мою родную хату.
Перекрестившись истинным крестом,
Ты молча мне подвинешь табуретку,
И самовар ты выставишь на стол
На чистую крахмальную салфетку.
И калачи достанешь из печи,
С ухватом длинным управляясь ловко.
Пойдешь в чулан, забрякают ключи.
Вернешься со своей заветной поллитровкой.
Я поиграю на твоей гармони.
Рвану твою трехрядку от души.
— Чего сидишь, как будто на иконе?
А ну, давай, пляши, пляши, пляши…
Когда закружит мои мысли хмель,
И «День Победы» я не доиграю,
Тогда уложишь ты меня в постель,
Потом сама тихонько ляжешь с краю.
…А через час я отвернусь к стене.
Пробормочу с ухмылкой виноватой:
— Я не солдат… зачем ты веришь мне?
Я все наврал. Цела родная хата.
И в ней есть все — часы и пылесос.
И в ней вполне достаточно уюта.
Я обманул тебя. Я вовсе не замерз.
Да тут ходьбы всего на три минуты.
Известна цель визита моего —
Чтоб переспать с соседкою-вдовою.
А ты ответишь: — Это ничего…
И тихо покачаешь головою.
И вот тогда я кой-чего пойму,
И кой-о-чем серьезно пожалею.
И я тебя покрепче обниму
И буду греть тебя, пока не отогрею.
Да, я тебя покрепче обниму
И стану сыном, мужем, сватом, братом.
Ведь человеку трудно одному,
Когда враги сожгли родную хату.