История №1544302

часть 2 - продолжение, начало - история №1544107
Надо сказать, Толян всегда жил широкой душой, буквально одним днём. Когда он получал свои деньги за строительные работы, окрестные любители халявы разной масти будто чуяли запах разгула и бесплатного пойла и, не сговариваясь, лезли к нему в каморку, и там было тесно, громко, дымно, пьяно и сыто. На следующий день и в последующие дни, когда халявщики уже сожрали толины недельные припасы, он лежал на своей лежанке из брёвен, на своём любимом матрасе, голодный, злой и одинокий, и читал какую-нибудь книгу.
В такие моменты я его навещал, притаскивая с собой что-нибудь вкусненькое. И мы вместе чаёвничали и дымили: я — из своей пачки, а он — собственноручно выращенный и высушенный табак в самокрутке. Его каморка была единственным местом, куда я мог прийти спонтанно и бесцеремонно и на каких-то полчаса обрести внутренний душевный покой, остановиться от бесконечного «бега Маугли», не спешить куда-то и зачем-то. Всё, что снаружи каморки, становилось незначительным, тщетным и исчезало в дыму толькиной самокрутки. Каждый раз он с неподдельным интересом спрашивал меня обо всех творящихся в моей жизни перипетиях и обо всей моей семье, детях, родителях и друзьях. Заочно он был знаком со всеми. Мне приходилось всё ему рассказывать; я был чем-то вроде окна в мир для него. Конечно, я тоже иногда рассказывал моим друзьям и коллегам про него, но никто из них его практически никогда не видел, кроме тех людей, кто редко бывал у меня дома, ведь я живу очень замкнуто. Надо же, ловил я себя на мысли, прям как Карлсон — «Толян, который живёт во времянке»... Да-уж...
В один из таких утренних часов пришёл я к нему. Сидел он, дымил очередной «козьей ножкой», почёсывая небритую беззубую челюсть и разглядывал своего котёнка. «Что с ним? — спросил я. — Какого хрена он валяется на дастархане? Убери его, а то нам чай пить негде». «Да, только сначала мы сделаем ему операцию. Он позавчера упал за каким-то хреном с крыши, и у него что-то под передней лапой нарывает». Ну, операция, так операция. «Что нужно делать?» — «Дай мне вон то ведро из-под раствора!» Я подал ему грязное, облепленное цементом ведро, стоявшее в углу. Он положил котёнка на своё лежбище, налил в ведро полный чайник кипячёной воды. Набадяжил туда марганцовки так, что дна стало не видно. Водичка слегка была тёпленькой. Потом достал откуда-то ржавую цыганскую иглу, поточил её и проткнул ему шкуру в месте, где был нарыв. И выдавил всё, что там нагноилось. После чего засунул котёнка в ведро с марганцовкой. Я, честно говоря, опешил от сего действа. Но руки Толяна сделали чудо. Котёнок, до того уже почти попрощавшийся с жизнью, на второй день начал оживать, а через неделю опять бегал по крыше, с которой он до того свалился.
Котёнка звали Упиком. «Почему Упик?» — спросил я Толяна. «Да потому что нашёл я его на Упе, бежал, не отставая, за мной по берегу». Со временем Упик превратился в большущего кота уже по кличке Упер (с ударением на первый слог), так как звать Упиком огромного котяру, который открывал лапой соседские холодильники, было теперь не солидно. Дядя Женя даже повесил на холодильник цепь с висячим замком, ибо однажды Упер пробрался в дом, открыл лапой холодильник и сожрал палку полукопчёной колбасы, при этом не забыв оставить хозяину квартиры хвостик с ниточкой. Знамо или нет, то была месть Упера за изгнанного с их участка Толимбая. Шутка, конечно, но надо сказать, что все местные хуторские коты отличались недюжинными размерами, храбростью и силой.
Прооперировав кота, Толимбай свернул последний кусок жёлтой газетёнки, насыпал туда щёпоть своего термоядерного табака и затянулся, закрыв оба опухших века. «Ты принёс мне газету?» — не поднимая век, проскрипел он. «Да, конечно, „Охломольская Правда“ пойдёт?» — «Канешна...» «Ты только почитай, что там пишут!» — буркнул я. — «На первое апреля?». А дело, надо сказать, было как раз первого апреля. «Какую-нибудь хрень...» Я, прежде чем дать на растерзание Толимбею газету, быстренько всю просмотрел, пропуская официоз и рассматривая всё остальное.
Искал я одну заметку, которую прочитал утром, и она не давала мне всё утро покоя. Вроде бы первоапрельская шутка, ну что ещё могут напечатать ко Дню Дураков, но что-то в ней было заманчивое, подкупало искренностью. Именно из-за этой заметки я и решил навестить Толямбая в этот первоапрельский полдень. Речь в заметке шла о...
(продолжение следует...)