История №1473990

Моя американская племянница похвасталась получением литературной премии Среднего Запада за свою книжку для детей. А я из любопытства полез смотреть сумму призовых. Оказалось немного, всего две тысячи с половиной, раздается почти через одного. Хотел уже ответить ей, что на российском сайте заработал почти столько же крестиков, но что-то меня остановило. Вспомнилось былое из советского детства.
Первые крестики мне стали ставить в третьем классе. Директор спустила указание делить класс на звездочки по пять школьников и устраивать между нами соревнование по набору крестиков. Два помнится ставили за такое доброе дело, как мытье полов. Поломойкой недавно приняли на работу родственницу директрисы и помощь была кстати.
Но как я уже здесь писал, школа наша была еврейской. То есть учителя были все этой национальности за исключением пары случайно затесавшихся, как и ученики в нашем классе. Случайными были я и Ольга Вейсc, голубоглазая блондинка. Немецкую фамилию приняли за еврейскую, как и мою древнюю литовскую.
Директрисса же была женской копией Геббельса и внешне, и в духовном плане. Когда эта коротышка в полтора метра ростом неслась по школьному коридору, попутно рявкая, то ребятня разбегалась по углам, а какой-то первоклашка описался. Потом ей присудили звание почетного учителя ЛССР. То есть была настоящей рупотью.
Рупоть это было наше латгальское словечко от латинского rupta.
Рупоть мама и отец,
Сам я Рупучинский.
Латгалия не страна,
А закуток свинский.
(местная частушка)
Так вот пару наших девочек помыли коридор, но подверглись обструкции и затея с крестиками провалилась. Родители были тоже не лыком шиты. Но потом педсовет придумал новую фишку. На летних каникулах за те же крестики предлагалось отработать по 40 часов на станции юннатов. Копеечные школьные тетрадки была разрезаны поперек и каждому выданы эти книжки трудовой повинности. Отрабатывать предстояло на помидорном поле. Я закрутился по своим детстким делам и отработал только 16 часов. Стоя раком полол помидорные грядки за что получил 16 крестиков в "трудовую", заверенные штампом и подписью. Помидоры выносить было запрещено, о чем зорко следила колченогая еврейка из соседнего подъезда нашего дома. Вечером как-то я заприметил ее возвращающеюся с работы с двумя громадными брезентовыми торбами тех самых помидор. Она волокла их из последних сил, переваливаясь с боку на бок, как пингвин.
Первого сентября я пришел в класс в некоем расстройстве из-за нехватки отработанных часов-крестиков. К моему удивлению из таких дураков был только я один. Никто не занимался во время своего законного отдыха помидорной хренью. Кто-то принес справку из сельсовета, что отработал на колхозном поле, кто-то справку от врача. А мой приятель, проведший каникулы у своей бабки в соседнем городе, вырезал штампик из школьной резинки и заверил свои крестики собственноручно, а потом проставил и мне недостающие.
На следующее лето мать моего друга сагитировала меня на работы в местный леспромхоз. Утром мы шли к конторе, где нас ожидал микроавтобус и вез в лес на прополку насаждений сосны. Подобралась неплохая компания. Мы пололи, пели песни, в перерывах набирали грибов и ягод, а по возвращению получали свои пять рублей поденной платы. Приятель за рубль опять прокрестил и проштамповал мою помидорную книжку.