История №1369296

Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/

Глава пятая

— Я ушёл в запас весной семьдесят девятого. Как выяснилось, — вышел вовремя. В том же году ввели войска «за речку».
— Куда?…
— В Афганистан… Так вот… Демобилизовался, значит, а куда себя приложить — не знаю. Это потом все умные из армии поуходили вовремя, что существенно. То есть с пенсией, со льготами. А мне не до пенсии было, нужно было спасать семью.
— Сколько времени к тому времени вы были женаты?
— Пять лет. В семьдесят втором познакомился с Анастасией… Салабон был, она и того меньше, шестнадцать лет. Я сказал, — будешь правильной девочкой, — через два года женюсь… Так и сделал. Взял отпуск, не без труда, конечно, свадебку отыграли, и увёз её с собой… Боже Милосердный, сколько ж на свете таких как я дураков!…
— Разве семья дурость?
— Нет, конечно! Более того, моё глубочайшее убеждение, что после Бога семья есть самое святое, что может быть в жизни человека!
— Как в таком свете, позвольте поинтересоваться, рассматривать монашество?
— Санька, не перебивай. В монахи что ли собрался? Угомонись, тебе не грозит. Поскольку, как я успел заметить, на твои сю–сю отвечает уже другой женский голос.
— Опять спалился… Сегодня же покупаю гарнитуру.
— Гарни–что?
— Ну… такие маленькие наушники, подключаются к теле-фону. Очень удобно.
— Не очень. В проводах запутаться можно.
— Есть и беспроводная. Недёшево, конечно, но мажорно.
— Что?… мажорно?
— Это такое современное выражение. Совсем немузыкальное.
— Да уж знаю происхождение этого слова… О чём я?… Ах, да… Монастырь тоже семья. Трудность в том, что в монахи идут, как правило, взрослые, зрелые люди, каждый со своим жизненным опытом. Но у них есть мощное связующее начало. Бог…
— …Связующее…
— Друг любезный, будешь слушать или перебивать?
— Я задаю наводящее вопросы. Вы отвечаете. Или не отвечаете.
— Съехал таки. Ужик ты, Санька… И устроился майор Маркус на должность матроса–спасателя.
— Вы?!…
— Александр, за десять лет службы я столько народа спас! Тебе и не приснится такое… Правда, некоторых не успел…
— Как это?
— Если ума нет, то включи хотя бы интеллект.
— А разве это не одно и то же?
— Ну ты журналист!… Так если б это было одно и то же, то и слово было бы одно! Соображать надо.
— Не вижу связи.
— Все очередные звания я получал досрочно. Теперь понял?… Поставь чайник, что-то в глотке… Заодно глянь, чем твой друг собак промышляет… Не могу приучить поганца на утреннюю молитву со мной вставать. На вечернюю соглашается, а утром никак. И поститься не желает ни в какую. Ну вот что мне с ним делать, скажите на милость!

— Ты кто такой?
— А ты кто такой?
— Я первый спросил.
— Виталик… Виталий.
— Чьих будешь, Виталик?
— Заболотные мы.
— Это я и так вижу. Сам заболотный.
— Шутишь, дядька. Ты Антон Маркус. А мы Заболотные.
— Вот оно как!… Красивая фамилия.
— Фамилия как фамилия. Мне больше нравится твоя.
— Чем же моя фамилия так по нраву пришлась!
— Да про тебя весь Невский район знает!
— Ну-ка подробней, пожалуйста…
— А чего там по… подробней… Как ты семерых бандитов обезоружил, а потом всех в милицию сдал, а тебя за это наградили и попросили Родине послужить. Ну, там, бандитов ловить, шпионов разных… потом вражескую подлодку захватил… один… кажется… Чего ты ржёшь как Нюрка–чокнутая!
— …Сейчас… Конфет хочешь?
— Если карамельки — грызи сам. У меня зуб болит.
— Шоколадные.
— Не откажусь, не гордый… А себе чё не оставил?
— Не люблю шоколадные конфеты.
— Зачем тогда тратился!
— Да продавщица в магазине… так уговаривала… Так уговаривала!… Купите, говорит, товарищ старший лейтенант, девушку свою угостите. Пришлось купить.
— Значит, Настькины конфеты трескаю. Так и надо, вредине. Будет знать, как родителям жаловаться.
— С чего ты решил, что для сестры покупал!
— Для кого же ещё! Она хоть и вредина, а девка видная. Нам из-за этого сплошное расстройство.
— Что ещё за расстройство!
— Придурки разные… то веники в окна бросают, то песни орут. Прям кошаки по весне… Скорей бы замуж взял. Вот заживём тогда…
— Мало ли женихов в округе!
— А кому как не тебе! Ты один такой. Я бы при твоём параде… а ещё учиться и учиться… Надоело. Вот закончу восьмой класс — и в мореходку!
— В сухопутку не хочешь?
— Не-а… Папка был моряком, и я буду. Вот увидишь… Ну так что, берёшь Настьку за себя?
— Я бы взял.
— Щас пойду, мамку обрадую.
— Куда!… А ну стоять, я приказываю!
— А чего тянуть-то!
— Сколько Насте лет?
— Семнадцать… почти.
— Придётся до восемнадцати подождать.
— Ну, вот… опять расстройство. Нафига тогда мне конфеты скормил?
— Закон есть такой, до восемнадцати жениться нельзя.
— Понапридумывают законов, а мы тут страдай потом… Ладно, что мамке-то сказать?
— Скажи, что в гости прийти хочу. Пригласите?
— Да обождались уже, когда попросишься… Я побёг… Ой, слушай, дядька…
— Называй просто Антоном.
— Ладно, не важно. Семечек хочешь? Сам жарил, пока Настьки дома не было.
— Не откажусь, не гордый.

— Антон, я больше не могу. Не климат нам, и обстановка, и здешняя медицина…
— Настёна, у нас хороший госпиталь, один из лучших в округе.
— Я не хочу госпиталь, хочу простую городскую больницу.
— Только в этом дело? Устроим тебя в гарнизонную, там и родишь.
— Не хочу, мне тут просто тоскливо… Ни зелени, ни развлечений никаких. Даже телевизора нет!
— Дорогая моя, это армия, я офицер. Ты жена офицера. Тебе нужны развлечения? Какие?… танцы что ли? У тебя двухлетний сын на руках!
— Вот опять — у тебя… А у тебя его нет.
— Не говори глупостей. Всегда так было. Муж служит, а жена ему помогает.
— Я так не хочу.
— Скажи, чего ты хочешь.
— Я хочу в Ленинград, хочу к маме.
— Настя, ты замужняя женщина. Какая мама!
— Я всё поняла. Ты хочешь, чтобы я превратилась в клушу, как эти… Только и знают, что кости друг другу перемывать да развратничать.
— Что ты несёшь такое!
— А то слепая!
— Ты не слепая, просто тяжело, ты устала. Поговорю с комбатом, перенесёт отпуск. Вместе поедем.
— Нет. Я хочу сейчас.
— Вот за такие слова раньше пороли.
— Только попробуй руку поднять! Я тебе устрою!
— Не волнуйся, не подниму. Но ты призадумайся над мои-ми словами.

— Антоша, мне не нравится.
— Что, мам?
— Всё не нравится.
— Моя служба тоже?
— Тоша, как ты можешь!
— Мам, я не хотел тебя обидеть.
— Кинет малышей бабке, а сама в кино да на танцы…
— А сами чем думают?
— Что сватовья… Тёща твоя на её стороне, а сват права голоса не имеет. Знай себе горькую попивает втихомолку.
— Один что ли?
— Один… Его мужики местные Ванькой Подпольным прозвали. Выпьет стакан и давай на гармошке наяривать. Весело живут, нечего сказать.
— А Виталик?
— Слава Те Господи, хоть у него всё хорошо. В мореходке на первом курсе, на полном довольствии. Может, толк из мальчишки будет. Дай-то Бог…
— Да, мам, огорчила ты меня.
— Прости, сынок, наболело. За тебя ведь…
— Мама, прошу, не оправдывайся. Я знаю, в каком у тебя долгу.
— Антоша, мне сорок один, можно сказать, полжизни давно позади.
— Ну что ты! Ещё только сорок один.
— Сынок, вот это «ещё» всё и определяет. Скоро будет «уже». Когда — Богу известно.
— Мама, давно… хочу спросить, — почему ты не вышла замуж после смерти папы?
— Я ведь любила его, и сейчас люблю. И тебя люблю. Побоялась, что новый муж хорошим отцом тебе не станет.
— Мне пятнадцать было, мам, уж как-нибудь вопрос решили бы.
— Решили бы, верю, особенно при твоём характере. Побоялась…
— Чего?!
— Хочешь узнать чего?… ты этого хочешь?
— Слово твоего сына и офицера в доме значит?
— …Летом пятьдесят девятого…
— В то самое лето?
— Да, в то самое…

— Собрались мы как-то на танцы, я уж из дома вышла. И тут попадается на дороге цыганка Уля. Её все знали. Да и она всех. Не только по имени–фамилии, — когда родился–крестился, кто заболел, кто без денег остался. Всё знала.
— Уля, говоришь… Ульяна…
— Да, Ульяна… Померла уж наверно, давно не видно, лет пять.
— Высокая такая, худая.
— Да какая там высокая! Ниже меня. Но народ её побаивался. Зря конечно. Зла никому не сделала, а добра много. Это я тебе как на Духу говорю. Потому что через её добро ты стал мне сыном.
— Она познакомила тебя с отцом?
— Нет, Тоша, это ты меня с папой познакомил.
— Мам, ты чудеса какие-то рассказываешь.
— …Так вот… Иду, значит, своей дорогой, каблучками постукиваю. Вдруг слышу, — девка, ты куда это собралась!… Я-то её знала, поэтому и не испугалась. Да вот, говорю, тёть Уля, с подружками… Ты, Аля, не спеши, пора привыкать к осёдлой жизни… А что привыкать, спрашиваю! Жениха надо высматривать. Двадцать два мне уже… Есть у тебя жених, скоро поспеет… Вот те раз, думаю, жених не огурец… Он не огурец и не жених, но поспеет. А приведёт тебя к нему ангел. Как увидишь — так сразу и узнаешь… Тёть Уль, говорю, ангелы ж на небе. Это я умру что ли?… Ангелы и на земле бывают. Только надолго не задерживаются. Вот сейчас один хочет задержаться… Тут уж я подумала, что Ульяна умом тронулась. А она как посмотрела на меня да как притопнет ногой, — не смей перечить, как бы хуже не вышло. И так несладко будет. И запомни, девка, — за-муж выходи единожды. Иначе быть беде… Вот и всё.
— Всё?…
— Дальше ты знаешь. Отец привёл тебя в детский сад. А спустя пару месяцев после смерти Таси ты подошёл ко мне и сказал, — будь мне мамой. Я согласилась. Теперь точно всё.
— …Мам, я выйду покурить.
— Сходи, сынок, сходи… Ночевать к ним пойдёшь?
— Сегодня нет. Скажу, что плохо себя чувствуешь.
— Стоит ли, Тошенька?
— Стоит, мама.
— Может и прав ты… А ты ведь Настю не любишь, хоть она и мать твоих сыновей. Позарился на молодость да красоту. Сердце твоё Лена захватила, а вернуть забыла. Или пожадничала.

Продолжение следует