История №1352686

Клянусь, это не байка. Я сам свидетель практически всей истории или слушатель рассказа непосредственных участников, которые тогда находились не в том состоянии, чтобы фантазировать. Впрочем, есть те, которые мне всё равно не поверят, что бы я ни говорил, таких прошу просто дальше не читать и не тратить что своё, что мое время на всякие глупости.

В семидесятые я жил в Бауманском районе. Самый обычный центральный район Москвы, ничем особо не выделяющийся, кроме двух мелких нюансов.

Во-первых, здесь на выборах в Верховный Совет голосовали за лично дорогого Леонида Ильича. Потому, если в других местах ещё могли повольнодумствовать и похулиганить, написав процент «за» в районе 97-98, то у нас исключительно 99,9. И вообще, к самому процессу выборов относились очень трепетно. А однажды в их преддверии мы с женой написали слезное послание своему депутату, то есть самому Брежневу, пожаловавшись на невыносимые жилищные условия молодых специалистов. И вы можете смеяться, но нам за пару недель выделили вполне приличную комнату на улице Осипенко.

И, во-вторых, чисто количественно там жило тысяч сто народу, но демография, так исторически сложилось, была очень специфической. Практически отсутствовали крупные предприятия, в старых гигантских коммуналках оставались в основном пенсионеры, детей рождалось очень мало, да и те редко тут могли дотерпеть со своими родителями до призывного возраста.

Короче, всё это я вот к чему. Военкомом в районе был легендарный майор Сёмкин. Который испытывал фантастические проблемы с каждой призывной компанией. И легендарность свою заслужил именно тем, что готов был забрать в армию хоть телеграфный столб и выбраться из цепких объятий майора было практически невозможно.

И был у меня такой приятель, звали Вася, не то, чтобы очень близкий, просто одноклассник моего друга Бори Слуцкого, на квартире которого в общих компаниях мы иногда и встречались. У Васи в жизни произошла трагедия. Он профессионально занимался боксом в тяжелом весе и как-то на тренировке каким-то снарядом повредил себе ногу. Сначала сам по юношескому легкомыслию не придал должного значения, потом ряд врачей последовательно преступно накосячили, короче, в конце концов ему эту ногу ампутировали по колено.

На протезе он с грехом пополам научился ходить почти без хромоты, но довольно естественно впал в некоторую депрессию, о спорте уже и речи быть не могло, на поступление в институт забил, в общем так, вел довольно рассеянную жизнь, не очень определившись с занятием.

И тут ему приходит повестка из военкомата. Там, конечно, все документы о его инвалидности давно были, но Вася, особо не придираясь, тем боле и свободного времени достаточно, по повестке сходил. Далее всё честь по чести, медкомиссия, оформление соответствующих бумаг, и Вася спокойно отправился домой, даже вовсе забыв об этом мелком происшествии.

Но потом произошла какая-то бюрократическая путаница. И Вася уже неожиданно получает совсем другую повестку, где «в двадцать четыре часа с ложкой и кружкой». И тут Вася обиделся. Он принял слегка на грудь и напрямую попер в кабинет майора Сёмкина. Навис над его столом и в не самой вежливой форме потребовал объяснить, по какому такому праву его дергают.

А майор, увидев перед собой двухметрового атлета, в ответ ехидно поинтересовался, по какой такой причине призывник не хочет служить Родине? И услышав, что по здоровью, весело рассмеялся и заявил, что именно в таких больных сейчас особенно нуждаются воздушно-десантные войска.

Тут Вася взбесился и пошел служить. Его сняли с воинского эшелона где-то под Челябинском, когда старшина чуть не упал в обморок, увидев, как солдат перед сном отстегивает протез.

Вася вернулся в хорошем настроении и практически без депрессии. На следующий год поступил в МАДИ. А майор Сёмкин ещё долго оставался райвоенкомом и пользовался огромным уважением, во всяком случае до начала восьмидесятых, когда я переехал в Лианозово и там у меня были уже совсем другие военкомы. Кстати, неплохие. Но, конечно, до Сёмкина им было далеко.