История №1299232
«Евгения Гранде» — роман Оноре де Бальзака, 1834 год.
Притворное заикание, к которому уже давно прибегал старик Гранде, сходило за прирожденное, равно как и глухота, на которую он жаловался в дождливую погоду; но при сложившихся условиях оно было так утомительно для обоих Крюшо, что, слушая винодела, они бессознательно морщились, выражая мучительные усилия понять его, и пытались договаривать за него, когда он ни с того ни с сего застревал на каком-нибудь слове. Здесь, пожалуй, становится необходимым сообщить историю заикания и глухоты Гранде. Никто во всем Анжу не слышал лучше и не умел произносить отчетливее по-французски на анжуйском наречии, чем наш хитрый винодел. Некогда, при всей своей проницательности, он был одурачен одним израилитом, который во время переговоров прикладывал руку трубочкой к уху, под тем предлогом, что он плохо слышит, и так ловко запинался, бормотал, подыскивая слова, что Гранде, жертва человеколюбия, счел своим долгом подсказывать этому лукавому еврею слова и мысли, какие тот, казалось, искал, старался заканчивать сам умозаключения еврея, говорить, как надлежало бы говорить проклятому еврею, быть в конце концов этим евреем, а не Гранде. Бочар потерпел поражение в этом своеобразном поединке, заключив единственную сделку, о которой он мог сожалеть в продолжение всей своей коммерческой жизни. Но если он здесь потерпел убыток в отношении денежном, то в моральном получил полезный урок и позднее пожал его плоды. В конце концов он стал благословлять еврея, когда-то научившего его искусству выводить из терпения своего коммерческого противника, направлять все его внимание на выражение чужой мысли, постоянно упуская из виду свою собственную. А ведь это дело, о котором пойдет речь, более чем какое-либо другое, требовало применения мнимой глухоты, заикания и неудобопонятных обиняков, какими Гранде прикрывал свои мысли. Прежде всего он не хотел брать на себя ответственность за свои слова; затем он желал оставаться хозяином положения и держать под сомнением истинные свои замыслы.
Даже когда его не допрашивали - Филби всё равно заикался: коварен был от рождения.
Мой начальник в инофирме (в далекие 90-е) был финн, который по-русски не говорил (ага, финн, проработавший в СССР 20 лет, еще с брежневских времен). Мы, русские сотрудники, с ним общались чисто на английском. И лишь за две недели до своего ухода в другую компанию он что-то у меня спросил насчет моей "labor book". Когда он увидел, что я не понял, он на прекрасном русском языке пояснил: "Ну, я про трудовую книжку говорю".
Минимум четыре года шифровался!
Это при мне четыре года, а так, возможно, намного дольше!
Глава МИД Громыко прекрасно знал английский (все знали), но на переговорах с американцами или бритами всегда был переводчик. Время для обдумывания ответа было