История №1294174

Взято сайта Олесь Бузина

Помните старинную народную песню?

Ой на гoрi та женці жнуть,
А попід горою
Яром долиною
Козаки йдуть.

Попереду Дорошенко
Веде свое військо,
Військо Запорізьке
Хорошенько.

А позаду Сагайдачний,
Що проміняв жінку
На тютюн та люльку,
Необачний.

Интересно, куда бредет казачье воинство? И почему назван «необачним», то есть неосмотрительным, гетман Сагайдачный? Да и вообще какой поход воспевается в поп-хите XVII столетия?

Общеизвестно: Петро Сагайдачный был одним из самых удачливых казачьих полководцев. Талант лихого рубаки он сочетал с тонкостью дипломата. С запорожской чернью гетман говорил на одном языке. С польским королем – на другом. В результате чувствовал себя как рыба в воде и в Варшаве, и на Сечи. Все пиратские предприятия его заканчивались блистательными удачами, которым позавидовал бы сам Генри Морган. Именно под предводительством Сагайдачного запорожцы захватили Варну, где взяли добра на 180 тысяч злотых, ограбили Кафу в Крыму и выиграли сражение с турками под Хотином.
«Нет ни одного турецкого города на Черном море, которого бы казаки не взяли и не уничтожили», – писал об этом времени Пьетро делла Балле.
И лишь однажды гетману не удалось победить судьбу.
Весной 1617 года профессиональная армия польского королевича Владислава вторглась в Московию. Расчет был прост – воспользовавшись русской смутой, захватить царский престол и объединить под одним скипетром два государства. Тогда Владислав после смерти отца Сигизмунда III мог бы стать и польским королем, и государем Руси – «всея Великая, и Малая, и Белая». Но лихо задуманный план, как всегда, влип в русский климат. Повоевав год в московской грязи, покормив комаров и мух, наемники Владислава частично передохли, а частично разбежались. Самая же стойкая часть, которую не брали ни мороз, ни паразиты, застряла под Москвой, не в силах ни взять ее, ни убраться назад в Польшу.

Предприимчивый Владислав, большой жизнелюб и громила, но человек трезвомыслящий, уразумев, что в одиночку московским добром не разжиться, решил звать на помощь Сагайдачного. Тот сразу же откликнулся на монарший зов. Во-первых, на Черном море все было уже ограблено (нужно было дать туркам нагулять сальца), а, во-вторых, гетман никогда не бывал в Московии, которую с удовольствием обложил бы контрибуциями до самого Китая.
И все же Сагайдачный не был бы Сагайдачным, если бы сначала для виду не поторговался. Чувствуя, что на него как на крупного профессионала разбоя большой спрос, гетман потребовал от Польши гарантий православию на Украине, увеличения реестра и подконтрольной казакам территории. Скрепя сердце король согласился и отправил хитрому наемнику знамя, бунчук и булаву. По польским законам сделку должен был утвердить сейм. Но до него было далеко – обе стороны решили обойтись королевским словом. Зато у Сагайдачного было теперь все, что должно иметься у настоящего государственного деятеля – не только булава и банда, но даже печать! Нашлепав на радостях различных универсалов (честно говоря, я на его месте сделал бы так же), казачий вождь выступил в поход.
Для начала его хлопцы немножко разорили Киевское и Волынское воеводства, пошарпав имения мирных шляхтичей, хотя эти земли принадлежали не Московии, а нанявшей их Речи Посполитой, а потом ударным корпусом в 20 тысяч головорезов вторглись на территорию сопредельной России.
Первой жертвой казаков-колонизаторов стал несчастный Путивль, сейчас входящий в состав Украины, а тогда принадлежавший московскому царю. Затем настал черед городишка Ливны, где взяли в плен местного воеводу князя Черкасского. Последнее особенно обрадовало гетмана – с московского боярина можно было содрать весьма справедливый выкуп.
Под Ельцом казакам повезло меньше – его опытный воевода Андрей Полев погиб в бою. Выкуп брать стало не с кого. Зато удалось захватить жену воеводы – настоящую русскую красавицу с толстым задом и 30 тысяч рублей царской казны, следовавшей с московским посольством в Крым в виде взятки хану. Сгодились на худой конец и полсотни татар конвоя, попавших в страшную казацкую неволю, которой пугали сыновей крымские матери.
В это время сподвижник Сагайдачного Михайло Дорошенко с отдельным отрядом захватил Лебядин, Скопин, Данков и Ряжск, вырезал местных жителей вплоть до младенцев; потом выжег Рязанщину, перебил увещевавших казаков священников-московитов, некстати лезших с напоминаниями, что, дескать, все мы – люди православные – и под Ельцом соединился с Сагайдачным.
Казалось, объединенное запорожское войско в измученной войнами стране никто не остановит. Но именно тут закончились его удачи. Шестнадцатого августа 1618 года гетман обложил никому не известный паршивый городок Михайлов. Жаль, что никто из наших кинематографистов, озабоченных поиском национальной идеи, до сих пор не снял фильм про эту осаду! Зрелище вышло знатное!
Запорожцы пускали в деревянную крепость «множество стрел с огнем», палили из пушек, натащили под городские стены кучу всякой легковоспламенимой дряни и устроили такой фейерверк, что сердце радовалось!
Тем не менее дело кончилось ничем. Защитники Михайлова бросились на вылазку, сожгли все осадные сооружения и перебили множество «запорог». Рассвирепевший Сагайдачный пообещал, что спалит Михайлов дотла, а всем жителям от мала до велика прикажет отрубить руку и ногу и скормить собакам. Перепуганные перспективой такого невеселого будущего защитники Михайлова воспрянули духом и поклялись стоять до последнего. В самом деле: что за радость смотреть, как твою любимую нижнюю конечность гложет какой-то бродячий пес? Да, лучше смерть в бою, чем такой «гуманный» плен!
Двадцать седьмого августа после второго неудачного штурма, потеряв больше тысячи человек, гетман снял осаду и двинулся на соединение с королевичем Владиславом. Как написал летописец: «Всепагубный враг Сагайдачный с остальными Запороги отиде от града со страхом и скорбию». День избавления от казаков выпал на праздник св. Николая. Михайловцы вплоть до революции 1917 года отмечали его как Божье чудо – самое великое событие своей скучной провинциальной истории, которую так оживили украинские завоеватели.

На перехват обозленному гетману к Серпухову маршировало московское войско под командой знаменитого князя Пожарского – того самого, что в виде памятника стоит теперь на Красной площади. По дороге Пожарский заболел и вернулся в Москву, сдав командование Гришке Волконскому. Смена полководца плохо отразилась на боеспособности армии. Сагайдачный разбил московитов на реке Оке и Каширской дорогой двинулся прямо на царскую столицу, разоряя все на своем пути.
С другой стороны через Тушин на Москву наступал и Владислав. Решающая битва произошла в Замоскворечье. Гетман лично водил своих хлопцев в атаку, вырвал у воеводы Бутурлина узду и хватил беднягу булавой по черепу. Завидев, как воевода покатился с коня, московиты в панике ринулись под защиту крепостных стен. Двадцатого сентября «братские» украинская и польская армии заключили друг друга в объятия и стали готовиться к решительному штурму.
Но тут произошла одна из тех случайностей, которые напоминают Божью кару – из армии Владислава к московитам перебежали два наемника-француза. Дали деру они не с пустыми руками – взамен на подовые московские пироги дезертиры, принадлежавшие к отряду саперов, выдали главную польскую тайну – взорвать ночью Тверские и Арбатские ворота и, воспользовавшись паникой, проникнуть внутрь крепости.
Когда 30 сентября подрывники во главе с паном Надворским попытались привести этот план в действие, их встертил дружный залп из пищалей. Надворского ранили в руку. Отряд его отступил. Поляки и казаки, постреляв для острастки, отошли на исходные позиции. Несколько дней они потоптались под московскими стенами, а потом без лишнего шума сняли осаду. Война по сути закончилась. Амбициозный геополитический план варшавского двора превратился просто в очередной исторический анекдот.
Не стоит удивляться, что Сагайдачный и Владислав так легко отказались от наступления. Начинался холодный октябрь – исключительно мерзкая пора в Подмосковье. А армии двух полководцев состояли сплошь из «рыцарей удачи». Они шли грабить, а не героически гибнуть во время штурмов. Да и что можно было содрать с московитов? Бедная, унылая страна, разоренная за десятилетие непрерывной войны. Черные избушки «на курьих ножках», грязные деревенские бабы, которых просвещенному европейцу неприятно даже насиловать… 1 декабря 1618 года в селе Деулине близ Троице-Сергиевой лавры было подписано перемирие сроком на четырнадцать с половиной лет. Царь терял Смоленск, Новгород-Северский, Чернигов и Стародуб, не считая двух десятков более мелких городов. Новая граница между Речью Посполитой и Русским царством прошла почти под Москвой – по Вязьме, Ржеву и Калуге. Это был апогей польского великодержавия – почти все земли древней Киевской Руси, если не считать Новгорода и Ростово-Суздальской земли, оказались в руках Варшавы.
Казачье войско получило 20 000 злотых за московский поход и 7 000 штук сукна. Но про привилегии православия впопыхах как-то забыли…
И все-таки это был славный поход, доказавший, что украинцы могут еще кое-что, кроме унылого пения под бандуру о прелестях татарских набегов. Поход, о котором с такой документальной точностью повествует народная песня, запечатлевшая все до мельчайших подробностей. И имена участников – Дорошенко и Сагайдачный. И обаятельную их легкомысленность. И даже время выступления на войну – август. Тот самый месяц, когда «женці жнуть», а «козаки йдуть»…