Войти | Регистрация
Свежие: анекдоты, истории, мемы, фразы, стишки
Случайные: анекдоты, истории, мемы, фразы, стишки

История №1110373

ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ЛИМОНОВА?

В марте этого года умер Эдуард Лимонов, пожалуй, самый известный из рожденных на Украине русскоязычных писателей после Николая Гоголя и Михаила Булгакова. В 60-е мы оба жили в Харькове, но никогда не пересеклись. Он был старше и покинул этот город до появления общих (как выяснилось позже) знакомых. Впервые я услышал о нем как о поэте-брючнике, который эмигрировал в США. Услышал и забыл. А лет через шесть после моей эмиграции уж не помню кто дал мне его книгу «Это я - Эдичка». Не отрываясь, я прочитал ее с начала и до конца и сразу еще раз. К этому времени мы уже переехали в свой дом в штате Нью-Джерси, но воспоминания о Нью-Йоркском периоде американской жизни были еще свежи. Меня ошеломило с какой искренностью и откровенностью автор передал эмоции, которые испытывает любой новый эмигрант (если он, конечно, не бревно). Каждая строчка напоминала о тех невеселых днях, когда я снова и снова сходил с ума от вырванности из родной почвы, чужести почвы новой, разочарований после попыток применить прежний опыт к новой жизни и полного непонимания законов этой новой жизни.

Второй книгой Лимонова, которую я уже сам купил на Брайтон-Бич, была «Молодой негодяй». Она тоже произвела на меня сильное впечатление, хотя совершенно другого рода. Построением книга напоминала плутовской роман с мастерски размытой границей между вымыслом и реальностью. Действие происходило в Харькове, но не в абстрактном городе с названием Харьков, а в совершенно конкретном, верном в каждой детали. Узнаваемым было все: улицы, памятники, фонтаны, дома, рестораны и даже отдельные скамейки. Более того, все персонажи носили имена и фамилии конкретных людей, полностью соответствовали этим людям, и были описаны с беспощадным реализмом. Некоторых из этой публики я знал, о многих слышал. Всплыли в памяти даже те, кого не вспоминал много лет. В этой ушедшей, но вдруг воскресшей реальности язык персонажей, щедро сдобренный ненормативной лексикой, воспринимался совершенно органично и нисколько не коробил. Задумываться о художественных достоинствах книги мне даже не пришло в голову. Не задумываешься же об архитектуре дома, в котором вырос.

Под впечатлением от прочитанного я постучал в комнату моей мамы, которая жила с нами. С одной стороны мне искренне хотелось поделиться, с другой – немного ее потроллить.
- Мама, помнишь Сашу Верника?
- Конечно, помню. Черный, заикается, а что?
- Да тут есть одна книга из харьковской жизни. Не поймешь, не то воспоминания, не то роман. Среди персонажей много знакомых, в том числе Саша…
- А кто еще?
- Ну, дочка Раисы Георгиевны и ее муж. Да много кого…
- Оставь пожалуйста на журнальном столике, когда будешь уходить на работу!
Я оставил.

Вечером мама ждала меня на кухне. Глаза у нее горели.
- Господи, - сказала она, - ну и дрянь ты мне подсунул. После каждой страницы хочется встать и помыть руки.
- Ну и сколько раз ты мыла руки?
- Не нужно подшучивать над мамой! Прочитала достаточно, чтобы составить мнение.
- Обожди, ты же не можешь быстро читать, у тебя катаракта.
- Мне читала вслух Таня, - (Таня - мамина помощница по дому).
- Ну и как, Тане понравилось?
- Как могло ей понравиться, если там сплошной мат?! Она отказывалась читать, говорила, что не хочет пачкать рот.
- А ты?
- А я пообещала дать ей за чтение отгул. Литература есть литература. Из песни слов не выкинешь.
- Кого-нибудь узнала?
- Лучше бы не узнала. Эта несчастная Аня Рубинштейн. Я работала с ее дядей. Прекрасно помню, как она к нему приходила. Приятная культурная женщина. А этот гад вымазал ее грязью с головы до ног. А Нина Павловна, зав отделением, которую этот идиот опозорил на весь свет. Она училась с нашей Саррой в одной группе. Сарра всегда смеялась, что эта Нина тупая. Даже если и так, профессором стала она, а не Сарра.
Слово «профессор» мама произнесла c особым значением, так как любого носителя этого звания она по умолчанию причисляла к сонму небожителей.

В итоге выяснилось, что мама знает старшее поколение даже лучше, чем я младшее. С утра до вечера она перечисляла кто кому кем приходится, и возмущалась тем, что Лимонов всех оболгал.

Мама прожила долгую и трудную жизнь. В эту жизнь вместились гражданская война, Большой террор, Вторая мировая, эвакуация в сибирское село, смерть старшего сына, борьба с космополитизмом, очереди за едой, советская медицина, потеря всех сбережений в перестройку, и, наконец, смерть мужа, с которым прожила 61 год. Тем не менее, мама всегда оставалась оптимисткой, держалась в курсе последних событий и всегда имела множество знакомых, среди которых слыла светской дамой. Ко времени нашего разговора ей было 93 года. Она была в здравом уме, твердой памяти, ничем серьёзным не болела, но жутко страдала от утраты старых друзей и привычного образа жизни. Той жизни, где есть для кого одеваться и красить губы, где выходишь на улицу и встречаешь знакомых, где сегодня тебя приглашают на кофе, а завтра ты - на обед. «Молодой негодяй» вернул ее в потерянный рай, и этим раем мама меня основательно достала. Я подумал, что хорошо бы переключить ее на кого-нибудь другого, и пригласил гостей. А чтобы они точно приехали, – на плов.

Визиты наших друзей были самым большим праздником для мамы. Она занимала свое почетное место за столом и живо участвовала в общей беседе. У нее находилось что сказать по любому поводу. Вдобавок это «что» всегда было непредсказуемым и часто - забавным. Например, как-то она рассказывала о своей бабушке, которая дожила до 105 лет. На вопрос одного из гостей отчего же бабушка умерла, мама лаконично ответила: «От угара». Разумеется, она имела в виду отравление угарным газом, но молодежь, которой никогда не приходилось топить печь, таких терминов не знала. Одни решили, что речь идет об угаре хмельном, другие – что о любовном. Смеялись. Мама смеялась вместе со всеми. Человеком она была самолюбивым, но не настолько, чтобы напрягать приятное общество.

Нью-йоркские гости появились в доме в воскресенье. Как водится, сели за стол. После того как выпили по нескольку рюмок и утолили первый голод, за столом установилось относительное спокойствие. К этому времени мама уже выбрала достойного собеседника и поспешила начать разговор, который по ее замыслу должен был превратиться в общий:
- Владимир, что вы думаете о Лимонове?
Володя, музыковед, у которого в голове если не Стравинский, то Прокофьев или Шостакович, совершенно искренне спросил:
- Фаня Исаевна, а кто это такой?
Оттого, что выстрел пришелся мимо цели, мама разволновалась:
- Эх, - сказала она в сердцах, - вы, доктор наук, профессор, и не читали Лимонова?! О чем с вами разговаривать?!
И замолчала на несколько минут. Я думаю, этих минут ей хватило чтобы сделать важное заключение: раз о Лимонове не знает профессор, значит Лимонов не тема для светской беседы. Во всяком случае, больше мама о нем не вспоминала. Как я уже говорил, напрягать приятное общество было не в ее правилах.

Прошло, наверное, недели две, и я снова встретился с Володей, теперь на концерте его сына.
- Ты знаешь, - сказал он первым делом, - мне кажется, твоя мама на меня обиделась. Неудобно получилось. Я решил исправиться и прочитал этого «Негодяя» для следующего плова. Впечатление осталось крайне неприятное.
- Из-за мата?
- Да Бог с ним, с матом. Понимаешь, с одной стороны Лимонов строит из себя этакого Генри Миллера. Мол, нет у него ничего запретного и ничего он не стесняется. Но обсуждать табуированные в России темы избегает.
- Что ты имеешь в виду?
- Посуди сам, он описывает богему пусть провинциального, но полуторамиллионного Харькова. Персонажи – сплошные фрики. И ни одного гея и ни одной лесбиянки. Ладно, допустим, что они гении конспирации. Но поверить, что в этой гопкомпании не было ни одного стукача?! Что-то с этим товарищем сильно не так.
А ведь точно, подумал я, именно Генри Миллер. Мог бы и сам догадаться.

С тех пор интерес к Лимонову у меня угас и больше не возвращался. Но, узнав о его смерти, я машинально снял с полки «Молодого негодяя» с пожелтевшими уже страницами. Трудно поверить, но книга показалась мне совершенно новой, вроде бы я ее никогда не читал. Персонажи отошли на второй план. Они сохранили знакомые имена, но превратились в бледные тени с совершенно неинтересными мыслями и поступками. Зато на первый план выплыл быт, густой и телесный как украинский борщ с мясом. Здесь было все: где жили, что ели, что пили, во что одевались, как все это доставали, сколько зарабатывали, привычки, предрассудки… Раньше я его не замечал - уклад того мира был еще слишком привычным и не привлекал внимания. С годами, когда фокус сместился, быт обозначился и приобрел законченность исторического факта. Белинский когда-то назвал «Евгения Онегина» энциклопедией русской жизни. Можете со мной поспорить, но «Молодой негодяй» тоже энциклопедия жизни, советской жизни.

У каждого свой бзик. Я, например, люблю гадать по книгам. Обычно - по тем, которые читаю в данный момент. «Негодяй» для гадания был не лучше и не хуже других. Я задумал номера страницы и строки. Открыв, прочитал: «Анна запнулась. Эд, стесняясь, проглотил рюмку водки». Я не знаю, как поступил бы ты, мой дорогой читатель. Но я поставил перед собой бутылку «Абсолюта», усилием воли превратил ее в «Столичную» за 3.12, налил, пожелал мира праху Эдуарда Лимонова и выпил до дна.

Бонус: харьковские фотографии молодого Лимонова при нажатии на «Источник».
+36
Проголосовало за – 262, против – 226
Статистика голосований по странам
Статистика голосований пользователей

Общий рейтинг комментаторов
Рейтинг стоп-листов

Рейтинг@Mail.ru