История №1090347

У нас на селе никакого вирусу нету, а ежели и приключается какая хворь с людьми, так неизменно она будет исконная, старинная, и вроде как даже уже привычная и родная.
Кто выпьет чего-то не того, кто животом мается, а кто и помрёт, но всё больше по возрасту, да по воле божьей.
У соседа нашего, Василия Григорича, например, давеча ощутимо пухли зубы, и он те зубы неделю лечил обматыванием жёниной шалью, а также анальгином и водкой, о чём знали многие, благо в процентном соотношении анальгин явно проигрывал спиртосодержащему лекарству, и как следствие Григорич был от терапии той излишне словоохотлив, вертляв и крайне нестабилен.
То предлагал купить у него по сходной цене пару голубей белой масти, подымающихся столь высоко в ясное небо, что и разглядеть их без оптических приборов совершенно никак нельзя, то, несколько фальшиво, но, впрочем, изрядно компенсируя недостатки слуха щедрой душевностью и искренностью неподдельной, исполнял песни про беловежскую пущу и клён ты мой опавший. То громогласно лаялся с супругою своей, называя её змеюкой и ведьминой дочью. Одним словом — лечился.
Однако же есть к сожалению ещё случаи, когда народная медицина бессильна и в итоге пришлось таки ехать в райцентр, в поликлинику — сверлить.
По соседски взяли уважаемого человека к себе в экипаж, ибо так же в тот день выдвигались в головное село, но не исцеления ради, а покупок совершения для.
У нас в райцентре уж больно магазины хорошие. Большие. Не чета нашим. Вот и ездим туда добывать хлеб насущный. Да и у самого болящего — автомобиль как раз личный был не вполне исправен, и водительское мастерство затяжным лечением ослаблено сильно. Так что союзно поехали на нашей.
Пока ехали, а там километров двенадцать неспешным ходом, сосед рассказывал нам про раньшую прекрасную жизнь и про то, как он был зоотехником в совхозе, и сколько под его началом ходило голов скота и сколько было ферм, в которых тот скот проживал ой как вольготно и давал совершенно нечеловеческие надои. А потом Горбачёв развалил, а Ельцин пропил, фермы сначала опустели, а потом люд честной растащил их на кирпичи и не стало зоотехнику никакой профессиональной жизни. Бляди — злобно резюмирует экс-зоотехник, и добавляет ещё некоторое количество слов и выражений, приводить которые тут нам, как людям культурным, нехорошо.
Зато в райцентре — хорошо! И церковь новую построили, и памятник Ильичу по соседству — не убрали, а только серебрянку на оном обновили, и ещё какого-то бетонного, густо смазанного побелкой медведя с балалаечкой — воздвигли. Ходи, озирай достопримечательности, умиляйся пасторальным пейзажам да на лазоревую бесконечность небесную — млей.
Пока Григорича принимали в поликлинике, мы с бабой отоварились и даже в двух из трёх очагов торговли умудрились оплатить покупки карточкой, а это, на минуточку, до сих пор в наших краях за такое сильное колдовство почитается, что кассирши украдкой под прилавком крестят себе пупок и шепчут «свят-свят-свят» вместо «спасибо за покупку».
В бассейны с сухим льдом тоже у нас прыгать — не принято. И бассейнов ибо нет, и льда сухого днём с огнём, и вообще в бане надо кипятком на камни поддавать, это всем известно. Поелику ежели холодным поддавать, то и пар говно будет, и черти обязательно повадятся в бане ночевать. А это, сами понимаете, много чем чревато. И молоко у коров может подпортится, и у баб на всю морду прыщи попрут. Ну зачем нам такое? Так что токмо горячим. И благочестиво получается, и все живы-здоровы.
За конституцию с мужиками говорили уже возле магазина нашего, местного и сошлись на том, что лучше всего была конституция Брежневская, а остальное всё — баловство да блажь. Василий Григорич, от страданий зубовных избавленный и по сему поводу в приподнятом настроении прибывающий, вновь завёл свою историю про своё зоотехничество и долго ещё шли воспоминания про благодатную совхозную жизнь, про Любку, которая раньше в этом вот магазине трудилась продавцом, когда магазин ещё был государственный и можно было в нём приобретать за сущие копейки сигареты «Ватра» и «Астра», и что хорошо бы те времена вернуть взад, но незнамо как это сделать и вообще, что много в этой жизни непонятного и чудного.
А ещё у нас тут весна и грачи прилетели, и напряжённость на ближнем востоке, впрочем, как и на востоке среднем и дальнем — не беспокоит. Пахнет навозом, мокрой землёй и чем то ещё таким, для чего и слов ещё никаких не придумано пока, хотя вроде и поздно уже придумывать, ибо вот этого совсем уже почти не осталось, но ещё маленечко есть, и значит живые пока. Таки дела.