История №104378

Афиши

Количество позорных страниц моей жизни порой кажется неиссякаемым. Можно
брать любой эпизод, и приниматься орать от стыда с любой цифры.
Например, десять лет назад я, охуев от безделья и систематического
употребления легких наркотиков, устроился т.н. «экспедитором»
в т.н. «Киноцентр на Красной Пресне». Работа сводилась к
регулярному перетаскиванию круглых металлических ящиков с кинофильмами с
одного места на другое. Помимо транспортировки шедевров, я иногда, под
чутким руководством какого-то ветхозаветного дедушки двигал по сцене
фанерный камин перед творческими вечерами Прочно Забытых Мастеров
Советского Кинематографа; освещал с балкона добротный парик Иосифа
Давидовича Кобзона зеленым прожектором; исправлял фломастерами числа на
устаревших афишах, после чего, вооружившись скотчем, криво вывешивал их
в витринах.
В структуру Киноцентра того времени входила и приснопамятная организация
«Музей Кино». Я не был их штатной единицей, и они мечтали
завести своего покладистого дебила, но, увы – идиоты вроде меня в
девяносто четвертом году были большой редкостью.

Однажды кто-то из руководителей «Музея Кино» зашел к нам в
отдел, и долго наблюдал за тем, как я, транслируя жопу одной из наиболее
впечатлительных сотрудниц, витиевато исправляю даты в разложенных на
полу афишах. Сдержанно покряхтев, человек подозвал меня и, густо
краснея, предложил немного подзаработать. «Ага! Пидорасы! - наивно
решил я, - вот кто повелся на мою жопу вместо этой тупорылой дуры!..
» Решив не издавать театральных воплей возмущения раньше времени, я
вежливо осведомился насчет фронта работ и предполагаемой оплаты.
Потенциальный пидорас, просияв, как чисто вымытая пепельница, мгновенно
разочаровал меня: «Понимаете, молодой человек, нам нужно, чтобы
кто-то нарисовал афиши! Репертуар «Музея Кино» на ближайший
месяц. А наш художник уже неделю не выходит на работу и трубку не
берет… Звоним-звоним – безрезультатно… Возьметесь?..
» Сумма, которую он назвал, раза в четыре превышала мой месячный
оклад, поэтому я охотно согласился.
Помимо задатка, мне были сразу же выданы: рулон афиш с Сергеем
Жигуновым, на обратной стороне которых я должен был разместить
репертуар, несколько литров гуаши грязных цветов, ворох плакатных перьев
и (о, коварный ебаный мир!!!) увесистую стопку листов, мелко исписанных
почерком нетрезвого терапевта, датами, названиями, сеансами и
режиссерами… Я, как-то не принял во внимание, что из семи залов
московского Киноцентра, пять принадлежали этому сучьему Музею, который с
издевательским постоянством вертел бешеное количество фильмов Трюффо,
Висконти, Годара, Бунюэля и прочих патологически продуктивных гениев,
которые, казалось, вдобавок, соревновались между собой в том, кто
длинней назовет свое очередное творение. Ах, да! К этому следует
добавить еще и тот факт, что плакатные перья в тот день я увидел
впервые…

Первым делом, я пропил задаток с бандитами, жившими по соседству.
…С утра меня разбудил звонок в дверь: один из бандОсов с изящной
погремушкой «Грек», принес ящик свежеукраденного пива.
Очаровательно улыбнувшись мятым лицом китайского пчеловода, Грек бодро
спросил:
- Ну, что, приступим?
- К чему? – мне хотелось умереть, поэтому я мечтал, чтобы он
поскорее свалил отсюда навсегда со своим пивом.
- Как «к чему»? Ты чо? Мы вчера о чем базарили?
- А о чем?..
- У, бля!.. Ты вообще никакой был? Ну, ты спросил, кто писать перьями
умеет, а тебе ответил, что в армии дембельский альбом оформлял…
Ну, короче, мы добазарились, что я тебя за пятихатку этой херней писать
научу.
- Слушай, Грек, может – не сейчас?.. Я очень плохо себя…
- Да я-то – без базара! Ты ж сам говорил, что тебе завтра вечером
их сдавать надо.
- Пиздец. Точно… Пиво дай… Он заботливо сунул мне ящик, под
которым я чуть не скончался, и уверенно отправился в кухню:
- Работать будем здесь, - громко пояснил он, заглянув в холодильник, -
здесь стол больше!..

…Первый час мы провели в совместном распитии легкого спиртного и
рассказах Грека о том, как вся военная часть охуевала от художественного
исполнения пресловутого «дембельского альбома». Я и сейчас с
трудом могу представить себе, что это такое, тогда же это звучало для
меня, как-то вообще потусторонне…

…Второй час прошел веселее: мы уже хорошо набрались, и с радостным
гоготом, портили лист афиши, пытаясь провести хотя бы одну полноценную
линию плакатным пером… Не факт, что у Грека выходило лучше….
…Когда, часов через пять, Грек появился со вторым ящиком пива,
приобретенным на взятые у меня деньги, я уже довольно сносно умудрился
вывести на бумаге три слова: «Ретроспектива Франсуа Трюффо».
Он пролил на них пиво, сказал, что «хуйня! Все равно было не так,
как надо! », и пообещал все исправить, вот только еще немного
выпьет…

…Глубокой ночью Грек стал выводить на листе уродливые буквы.
Взглянув на шрифт, не имеющий аналогов, я мгновенно представил себе ТОТ
САМЫЙ ДЕМБЕЛЬСКИЙ АЛЬБОМ, о котором распинался Грек, и мне стало жутко.
Не отрываясь от вдохновенной работы, Грек спросил через плечо:
- Слушай, как пишется вот это слово? «МАДЕМУАЗЕЛЬ», или
«МАДМУАЗЕЛЬ»?
Я хотел, было ответить, но окоченел на месте: в афише уже было нагло и
криво выведено: «МАДМЕУЗЕЛЬ СКЮДЕРИ», 4-й зал, 17
часов»… Слово «мадМЕУзель» порвало мое сознание
вдоль, и я, чуть не разрыдался от жалости к себе.
- Говно вопрос! Щас исправим! – сказал Грек, и вынул из нагрудного
кармана здоровенный косяк, - Отличный гидропон! Убивает с одного напаса!
В гробовой тишине мы выкурили косяк. По квартире, в конопляном дыму,
слонялась гофманская мадмеузель Скюдери с дембельским альбомом, и не
знала, куда его деть. Греку стало тревожно, и он судорожно попрощавшись,
бесшумно срулил куда-то в ночь. Стало легче. Превозмогая ощущение
полнейшего пиздеца, я вооружился пером, и осознал, что не способен
повторить авторский шрифт Грека. Гаже своего уровня я писать, попросту,
не мог…

…Под утро, все-таки, смог. Я пообещал себе, что на протяжении
остальных тринадцати листов, я буду постепенно исправлять этот
ублюдочный шрифт: исправлю наклон, добавлю засечки, и, в конце концов,
приду к чему-то более традиционному, на сколько это возможно…

В «Музее Кино» мои афиши разглядывали молча, словно хоронили
веру в людей. Мне даже выплатили гонорар за ЭТО… Когда я увидел в
витрине эту чудовищную по своему убожеству композицию на двадцати листах
– меня охватил не стыд. Меня охватил УЖАС!!! Я не верил, что мог
приложить к ЭТОМУ руку… Это более всего походило на медицинские
наглядные пособия, например, как тот или иной прогрессивный препарат в
течение года влияет на жизнедеятельность наглухо разбитого параличом
олигофрена. Или стадии вывода из послеродовой депрессии гориллы,
страдающей врожденной лоботомией… Люди падали на четвереньки от
хохота, подходя к витрине – я сам это видел. Более того –
завершающим штрихом к данной композиции являлся маленький тетрадный
листок, на котором ручкой было написано: «Уважаемые зрители!
Администрация «Музея Кино» приносит вам свои извинения.
Художник болен! »

Когда один из моих друзей, визжа и задыхаясь, задал справедливый вопрос:
«Чем?! У него – пляски святого Вита?!! », я мстительно
шепнул ему на ухо, что, пресловутый «больной художник», автор
этого потрясающего культурного ублюдка – я. После того, как мой
товарищ пришел в себя, оказалось, что у него от смеха лопнули в глазах
несколько сосудов.
Кстати, больше сотрудники «Музея Кино» меня никогда ни о чем
не просили.