История №-9993051

Для тех, кто прочел предыдущую...

КОНГО!

«Hе страшно потерять уменье удивлять, страшнее потерять уменье
удивляться! »
Народная мудрость (с).

Их было двое: она и он.
Она родились почти одновременно, даже не догадываясь о существовании
один другого и нимало этим не заботясь.
Она родилась где-то в жаркой глуши тропических лесов, увлажненных
близостью мутного Заира, а он - в морозной асфальтовой злобе русского
мегаполиса.
Что еще сказать о них?
Она была шаловливым холериком, он – угрюмым алкоголиком.
Она была общительна, он - одинок.
Они должны были встретиться.
Иначе бы не случилось эта история.

* * *

Любимице всего дома с неожиданно русским именем Маша через полгода
исполнялось шесть лет. Полюбившие ее за дружелюбие и открытость соседи
баловали малютку, кто как мог. Кто конфетами, кто яблоком, кто просто
погладит по головке. А Маша их в ответ - гимнастическими трюками… Дар у
нее к этому был. Природный.
Больше всего на свете Маше нравились кресла. Особенно мягкие. При виде
этого патриарха семейства седалищных приспособлений, в глазах у Маши
разгорался плотоядный огонек и горе тому сидящему, которые не уступал
притягательное место немедля. Кресло немедля превращалось в полигон, и
закипала страшная битва, исход которой, если припомнить упомянутые
способности Маши к гимнастике, был весьма предсказуем. Несколько секунд
и исцарапанный, взлохмаченный, потрепанный неприятель торопливо
ретировался из кресла, а то и из комнаты, натужно смеясь в ответ на
сочувствующие возгласы, а Маша торжествующе устраивалась на отвоеванной
территории, вцепившись мускулистыми руками в поручни, раскачиваясь и
иногда плюхаясь в мягкие плюшевые объятия. Так она могла забавляться
часами.
Стояло удушливое лето, какое бывает только в городе, закованном в
ядовитую броню автобанов и высоток. Ясное солнце, нечастый гость
российского неба, словно решив выплеснуть все недоданное тепло за
неделю, немилосердно палило жгучими лучами. Полыхали жаром
канализационные люки, тут и там на черных пятнах свежего асфальта
виднелись отпечатки подошв. Жара вцепилась в Москву мощным борцовским
захватом, и жители истомлено хрипели, утирая вспотевшие лица и
раскрасневшиеся шеи уже насквозь промокшими носовыми платками.
- Адское пекло! – недовольно пробурчал Митрич, опрокинул последнюю
стопку в рот и весь искривился, сдерживая рвотный позыв – водка
нагрелась, словно в духовке. – Адское пекло…
Алкоголь нагрузил голову тяжелой волной. Митрич отвалился на спинку
дивана и прикрыл глаза. Последнее, что он увидел, проваливаясь в тяжелый
дурманный полусон, было суровое выражение лица бабкиного портрета,
висящего на стене, прямо над старинным дубовым креслом. Эти портрет и
кресло были последним, что осталось в квартире от прежней хозяйки, если
не считать самой квартиры.
- Пьешь, Альеша, - пришепетывая на старомодный манер, укоризненно
покачала головой баба Настя, или, если на столичный манер, Анастасия
Афанасьевна. – Разве для того я тебя в столице прописала? Квартиру
отказала, даже денег оставила, а ты? Какой был видный мужчина, а теперь
и посмотреть не на что.
Митрич с ненавистью уставился в сморщенное, немного обезьянье лицо
хозяйки.
- Плохо, Альеша, плохо, - бабка не прекращала, словно заведенная,
крутить головой. – Прекращай, а то ведь свидимся скоро. – Лицо ее стало
покрываться шерстью, и она протянула к Митричу белые руки скелета со
скрюченными когтями. – Попадешь ко мне в ад, не отвяжешься!
Митрич дико вскрикнул, проснувшись в испуге, и увидел, что уже наступил
вечер.
Жара спала. Через открытое окно в комнату задувало легким ночным
ветерком, обвевая распаренное со сна тело. Сумеречные тени игрались на
отставших обоях, создавая впечатление ползающих по стенам фигур. На
бабкин портрет легло темное пятно, закрывающее мучающий Митрича сурово
поджатый рот и только глаза на портрете задорно поблескивали искорками с
матовым отливом, отражая уже загоревшийся кое-где у соседей свет. Митрич
тяжело встряхнул головой, отгоняя остатки сна, кряхтя, поднялся, добрел
до стены, включил свет и обернулся…
В любимом бабкином кресле, довольно скаля огромные рыжие зубы во всю
ширь физиономии, раскачивался на руках огромный полутораметровый ЧЕРТ!
Митрич не слышал, как взламывали на ладан дышащую дверь его квартиры, не
видел, как перепуганная диким воплем шимпанзе стрелой вылетела за окно,
не чувствовал, как его сажают на носилки, как вонзается в вену игла…

Happy End.

Митрич провел две недели в реабилитационном психологическом центре, где
выхаживала его молоденькая практикантка психолог – моя хорошая знакомая,
которая и рассказала мне эту историю. Произошло это позапрошлым летом, с
тех пор Митрич не брал ни капли алкоголя в рот, изрядно поздоровел и
даже, если не врет, устроился на какую-то работу. Правда куда, не
говорит.
Маша по-прежнему живет со своими хозяевами и прекрасно себя чувствует.
Скоро ей исполнится семь лет, но она не выказывает никаких признаков
агрессивности и, видимо, не собирается. А это замечательно, потому что
это значит, что зоопарк ей пока не грозит.

Сказочник Дэн