История №-31920034

Значит так. 80-й "олимпийский" год, мех-мат МГУ, "картошка". Напомню: в
тот год в московских вузах летние каникулы начались аж в апреле. Город
начали "готовить" к Олимпиаде-80, высылая "элементы" на 101-й, наводя
чистоту, завозя со всей страны оставшейся продукты и товары, сажая под
каждый куст мента (они во время Олимпиады были все беленькие таки, а не
серые), ну и, понятно, усиливая политподготовку (Афган там, бойкот) в
конец заебанного населения. Нам-то, студентам, было это, правда, до
пизды. Я это к тому, что "картошка"-то осенью и к моменту начала
третьего трудового организм уже достаточно ослаб от отдыха. Тем более,
что многие из нас, в том числе и я, отпахали за билеты на соревнования в
белокаменной, кто кем, да кто как. Так вот, сплавили нас в город-герой
Пущино-на-Оке и поселили в летнем п/л "Космос". Ну, бля, я вам скажу,
что после олимпийской Москвы и домашнего уюта... Лагерь только что
пережил отдых школьников, те значит в школу, а нас 1-го сентября туда
тепленьких. Это скопище грязных бараков с большими дырами в стенках,
уставленные панцирными кроватями и со всеми удобствами (минус горячая
вода) на дворе. Добавьте сюда, что осенью уже довольно холодно и спать
приходилось в выданных телогрейках, а то и в сапогах. Добавьте сюда
также работу в поле с 8 до 17 с дневной нормой в N-дцать машков на рыло
и без горячего обеда. Не забудьте и про то, что в любое пойло нам
наливали БРОМУ немеряно. Наконец, завершите картинку тем, что по вечерам
нас регулярно приходили пиздить аборигены ("Ентих ентилегентов, мля").
Вот такие декорации для этой правдивой (реальной) истории. Хотелось бы
спросить, не удержавшись: какую жизнь можно вести в таких условиях?
Правильно. Мы так и жили. Ну а теперь за мной, читатель.
То ли от непрерывных пьянства и ебли, то ли от брома, антисанитарии,
хуевой еды и опизденевшей работы, а скорее от всего вместе, у меня
воспалилась залупа. Ну воспалилась, это мягко сказано и не про меня. Она
стала просто огромных размеров, с фиолетово-багровым концом, едва
пролезавшим в горлышко банки из-под майонеза. Помучавшись пару дней, я
все же решился обратиться в медпункт. Командовал этим м/п фельдшер по
фамилии Коновалов, грубый мужик из местных колхозников. Закосить у него
было практически невозможно. К тому же было у нас подозрение, что он
ветеринар, а никакой не фельдшер. Короче, прихожу к нему. "Чего тебе,
мля?" Ну я молча, расстегиваю ширинку и вываливаю свое достоинство.
Коновалов аж заробел. "Ладно, -- говорит, -- будем вправлять". "Все,
пиздец", -- промелькнуло у меня. Замечу, что м/п представлял из себя
небольшую избушку из двух комнат: приемная с деревянным лежаком, столом
и парой стульев, и смешной "заветной" светелки, куда заглянуть не дано
было никому. Так вот, Коновалов удалился в светелку, погремел там
склянками, чего-то уронил, матюкнулся пару раз, потом затих ненадолго, и
я почуял запашок спирта. Наконец, он вернулся просветленный, помыл руки,
протер их какой-то мазью, и давай дергать меня за кожицу члена,
вправлять значит. Мне и больно и смешно, да и аппарат мой реагирует
соответственно. Когда после нескольких безуспешных попыток вправления
мне стало невмоготу, я заорал благим матом: "Что ж бы мне дрочишь,
пидор, я тебе такой елдой все там разнесу!". Коновалов затих и задумчиво
удалился в светелку. Погремев там склянками, он вернулся и говорит:
"Придется оперировать. Но для этого звякну-ка я своей медсестре, Дусе.
На свадьбе она сегодня у брата, -- интимно добавил он, -- да уж видать
без нее не справимся". Мне чего-то уж все стало до фени, я ему: "Плеснул
бы спиртяшки, а то совсем меня задрочил". Ну он проникся, сбегал в
светелку, налил, словом. Сидим мы ждем, значит, Дусю, попивая спиртик, и
мне совсем уж хорошо стало. Только часа через три подгребла Дуся. Вот
6х8 это про нее, да еще румяная, нарядная и поддатая, короче, с веселья.
Ну они с Коноваловым первым делом в светелку, шептаться да склянками
греметь, а мне что, настроение хорошее. Закончили они консилиум, Дуся
вышла задумчивая и еще более румяная, а Коновалов, значит, деятельный
такой, аж приплясывает. До меня как сквозь вату доходят Дусины слова:
"Ой, не знаю, Толич, не знаю, посмотреть-то хоть дайте". Коновалов ей:
"Да ладно тебе, Дусь, ты девка тертая -- 5 лет на зоне отпыхтела". "Ну
теперь точно, пиздец", -- второй раз подумал я, немного трезвея. Дуся:
"Ну ладно, покажьте, что-ль". Коновалов, значит сам ей как
драгоценность, достает и показывает мой член: "Во, гляди!" "Ой, бля!" --
Дуся даже отшатнулась. "Да ты что, Толич, оухел совсем. Мне такое не
сдюжить не в жисть". "Не боись, Дусь, я тебе подсоблю! Все
продезинфицировую и смажу. Пойдет как по маслу. Выручать надо студента",
-- Коновалов не сдается. "Ну ладно, бля, давай попробуем", --
сдалась-таки Дуся. Вот, что удумали, подлецы. Меня, ватного, усадили на
топчан, Дуся встала на колени между моих ног, а Коновалов чуть сзади и
сбоку от нее. И "операция" началась. Дуся, раскрыв рот пытается засунуть
туда мою залупу, Коновалов дает советы, а я офигев от такого полета
медицинской мысли трезвею потихоньку и наблюдаю. Тут моя девушка (она
была, кстати, против посещения м/п), вернулась с поля и поискав меня в
бараке и на территории, решает заглянуть в м/п. Как она вошла не слышал
никто. А вот, что она увидела: я со спущенными штанами, в сапогах и
телогрейке на топчане, передо мной на коленях Дуся, делающая мне минет,
и Коновалов, азартно орущий: "Слюны больше пускай и втягивай в себя
сильней, сильней втягивай, да рот руками раздвигай пошире!" Ну женский
ум быстрый. Девушка, с воплем: "Ах, ты, сука!, как вмажет Дусе по лбу.
Та от неожиданности прикусывает мне член, я ору бизоном на случке,
Коновалов в ступоре. Дуся, освободила таки свой рот и девушки занялись
друг другом. Самое нежное, что было сказано ими: девушкой -- Дусе
"старая заебанная урка"; Дусей -- девушке "поблядушка-потаскушка, довела
мальчика". Я оправившись от болевого шока, валяюсь в истерическом хохоте
на топчане: Коновалов в ступоре. Наконец, девушки выходились и азартно
переключились на нас: моя на меня, а Дуся на Толича. Высказав по нашему
адресу много "добрых" слов, они усяли, видя, что перед ними два ничего
не соображающих идиота. Кое-как возвратившись в реальность, мы
рассказали моей девушке как было дело. Коновалов здесь спирта не жалел и
в конце концов это стало больше походить на дружеские посиделки. Кстати,
операция завершилась-таки, как это не странно, успешно, видимо, все
вместе помогло. Финал. Коновалов таки дал мне закосить, прописав
стационар у себя в избушке на топчане, а девушке моей на то же время
амбулаторный режим. Ох и весело было нам с ней на топчане да рядом с
заветной светелкой. Время от времени к нам присоединялись и Дуся с
Толичем. Тогда было совсем весело. Потом наши сокурсники допытывались:
как же это вам удалось закосить у Коновалова? На что мы с девушкой, по
молчаливому уговору, отвечали: "Сложный случай, который, к счастью,
оказался операбельным".