Поиск по автору:

Еб твою мать, дедушка!

Находясь то ли в политической оппозиции, то ли в старческом маразме, дед
называл всех кабанов Борисками. Раз в год он писал из Ростова письмо
моему отцу и неизменно заканчивал его словами: "Бориска-то наш совсем
разжирел и мы Леной его зарезали". Лена - это его вторая жена. Следом за
письмом шла посылка с особо вкусной частью Бориски - сало, самодельная
колбаса или балык. Я, признаться, нередко охуевал с дедовского
параноидального постоянства: иметь пять кабанов и всех звать
Борисками... Быть может, именно эта последняя фраза вносила в душу его
покой и терпимость.

Последнее время дед долго не писал. Наконец письмо пришло, но
заканчивалось оно словами "Хрюша-то наш совсем разжирел и мы Леной его
зарезали". Отца тут же стало охуенно беспокоить душевное самочувствие
деда и он, не медля, позвонил в Ростов. Трубку взяла дедова жена. На
очевидный вопрос: "Почему Хрюша? ", она ответила, что дед каким-то хуем
одержал победу в выборах в районную администрацию и теперь всячески
проявляет лояльность к существующей власти.

В свое время дед купил дом в станице под Ростовом. Деревня - пять домов.
Правда, есть одна достопримечательность - приезжали итальянцы снимать
"Тихий Дон". Благодаря бутафорским домам, деревенька выросла до размеров
маленького провинциального городка начала века. С соответствующей
архитектурой. После того, как итальянцы уехали, во всех фанерных
усадьбах исчезли ручки и стекла. Пару домов сразу разобрали. Пиздили все
и все, поэтому на некоторых полусгнивших и раздроченых деревенских домах
красовались элементы провинциального классицизма в виде резных
пенопластовых перил и фанерных ставень. Просто пиздец, какие любители
прекрасного эти селяне. Мы с отцом, правда, тоже не удержались и на
вторую ночь нашего пребывания в станице спиздили крыльцо от барской
усадьбы. А то у деда совсем прогнило.

Но самое интересное не это. Дом в деревне был куплен дедом в начале
90-х, когда еще повсюду произвол считался нормой. Позже, дом отобрали,
так как оказалось, что это памятник архитектуры хуй знает какого века и
жил в нем до деда какой-то охуенно знаменитый и богатый человек.
Впрочем, дед это и сам знал. В первую же зиму ему нечем стало топить
печь и он полез на чердак. Между крышей и балками он нашел огромное
количество дореволюционных денег. Говорит, что 2 ведра. И он их сжег.
Сжег 2 ведра денег. 2 ведра денег он сжег. Простите, до сих пор немного
колбасит, оттого, что любимый дедушка сжег белый ролс-ройс, домик у
красного моря и вертолет с личной охраной. Когда мы с отцом приехали его
навещать в деревню, по участку ветер носил печальные обожженные со всех
сторон червонцы. Штук пять. Мы с батей ебанули пива и сожгли их -
хотелось посмотреть, что же видел дед, когда горело нихуевое состояние.
Еб твою мать, дедушка!

В свое время, пока дед жил в Ленинграде, была куплена дача. После
развода с бабкой осталась целая куча, которая хранилась на чердаке в
пыльных коробках. В детстве я никогда не лазил в них. Не помню почему:
может, запрещали, может, не интересно было. А тут залез. Среди
инструментов, коллекции журналов "Крокодил" за 1968-1972 года, я нашел
три фигурки из согнутых пополам пивных пробок - рак, бабочка и лошадь.
Черная и красная краска уже кое-где облупилась, но эти фигурки мне
чем-то понравились, и спросил разрешения забрать их себе.

Фигурки я чуть подкрасил и повесил в комнате. Я смотрел на этот
незамысловатый арт, ничем не напоминающий то, что мог бы сделать мой
дед. Через пару недель в гости зашел мой бывший одноклассник - сейчас
держит довольно интересную галерейку где-то на Васильевском острове. Я
налил ему перцовки и отрезал уже покупного Хрюшиного сала. Галерейщик
заметил фигурки и заныл, продай да продай. "Понимаешь, Федор", - говорит
- "эту хуету винтажную можно прямо сейчас за нихуевые бабки продать.
Упустишь момент и эти поделки уже никому ни в хуй не вопьются". На днях
он должен был съебать куда-то в Чехию и я, попросив привезти мне темного
Kozel, обещал подумать. Еще через неделю он приперся с двумя ящиками
пива. Мы засели в комнате и основательно нажрались. Фигурки... В конце
концов, я отдал ему эти фигурки, а он пообещал принести деньги.

Все лето его не было и о фигурках я думать забыл. Не такая уж это вещь,
о которой стоило горевать. Да и на то, что галерейщик меня наебал, мне
было откровенно похуй. Но буквально на прошлой неделе в дверь позвонили.
Галерейщик прошел и протянул мне пухлый конверт: "Вот, пять косарей
твои". Я было подумал рублей, но оказалось - баксов. Охуенно, правда?
Оказалось, он втюхал фигурки какому-то европейскому музею под видом
народного творчества. Мы с ним немного выпили, и он ушел. А я подумал,
что не такое уж хуевое наследство оставил мне дед и решил позже еще
покопаться в ящиках. Эх, еб же ж твою мать, дедушка, еб твою мать!

Съебаться из нашей страны в конце 80-х - начале 90-х было особенно
актуально. Америка еще не успела открыть в Москве свой первый
Магдоналдз, как все уже почуяли запах и рванули на него, как свора
гамадрилов в период случки. Только воняло не бигмаками, а оттаявшим
весенним говнищем. Ну а впрочем, народу похуй, топтали веселые галдешки
цвета сепии, радовались солнышку, колбасе в соседнем магазине, китайской
пихоре.

Гриша в детстве проявлял чудеса подсознательного патриотизма, проебывая
в канализационные люки жвачки, разрывая на коленках джинсы, саботируя,
из-за своего распиздяйства, походы с классом на мультфильмы Диснея. Он
вообще как-то и не задумывался о том, чтобы покинуть родину, за что его
не понимали друзья. Все хотели свалить, чего бы это ни стоило.

Вот, например, у мамы Виталика был ебарь из Ливана. Его так и звали -
дядя Ливан. Виталик гордился своим чернокожим отчимом, а остальные дети,
не ведая ксенофобии, до слез завидовали Виталику. Ведь дядю Ливана звала
Швеция, а значит, скоро Виталик будет аж до болезни Паркинсона жевать
жувачку, точить шоколадки и всячески наслаждаться остальными
канцерогенными благами западной цивилизации.

Только Грише на это было похуй. Ему не нужны были разноцветные фантики и
молочный шоколад. Он, в отличие от всех, всей душой любил пельмени и ему
было поебать на дядю Ливана и на его черножопую мечту. Мама его была
стоматологом, за что в школе он имел заслуженное уважение и имел повод
гордиться. Но, кроме того, Гришина мама была лучшей подругой мамы
Виталика, отчего самому Грише становилось неуютно и непонятно: отчего
такие разные люди могут дружить? Мама Виталика, блядоватая особа лет
тридцати, поклонница ассортимента магазинов "Березка" и книг про
Анжелику, была полной противоположностью уравновешенной и вполне
простой Гришиной маме. Впрочем, это не суть. Главное, что на день
рождения мамы Виталика попал и Гриша. Там он впервые увидал живого
негра. Негр произвел на Гришу впечатление: он видел негров по
черно-белому телевизору и не знал, что у них такой странный цвет кожи.
Ко всему прочему дядя Ливан говорил по-русски, не то, что плохо... В
общем, с охуенным трудом понимался его акцент и шамканье.

Все уселись за стол, навернули салату. Мама Виталика же пиздела как
вязала - без перерыва, нудно и долго, и Гриша заскучал. Он хотел
пельменей и вообще жрать, но правила приличия не позволяли подвинуть
миску с салатом к себе и начать точить прямо оттуда. Поэтому он встал
из-за стола и принялся бродить вокруг него, в ожидании, что его
чем-нибудь угостят. Но всем было, в общем-то, похуй - внимание было
обращено на маму Виталика, которая была одной в Швеции. Гости, надо
сказать, сидели с постными лицами и думали, чтобы попросить у нее
прислать из далекой страны. Дядя Ливан сидел во главе стола и тупо
улыбался, потому что он ничего не понимал из этого визгливого
речитатива.

Гриша же наматывал уже хуй знает какой круг и подумывал, как бы
уговорить мать съебаться из этого голодного места. Но тут ему на встречу
вышел Виталик: "У меня остались две хлопушки с Нового Года. Давай
ебанем?" "Давай!" - обрадовался Гриша. Виталик достал из ящика
хлопушки и отдал одну Грише. Только они приготовились дернуть за
ниточки, как с дальнего конца стола дядя Ливан стал издавать шипящие
звуки: "Псс! Псссс!" Гриша невсосал, чем недоволен этот странный
дядька и чего он хочет. Виталик, видя недоумение товарища, объяснил, что
так негры подзывают друг друга. Гриша с Виталиком не были неграми, но
подошли. "Этя шлиопучки?" - поинтересовался дядя Ливан. "Нет, блять,
это фаллосы орангутангов!" - хотел ответить Гриша, но сдержался:
возможно, дядя Ливан не знал слово "фаллос". Между тем, негритянин
по-ленински прищурился, и сразу стало видно, что у него есть
оригинальная идея: "А ви взарвьите их зя спеной у свайей мамэ". "Это еще
зачем?" - поинтересовался Гриша. "Ну, штоп смиешно было, да?" -
закончил мысль дядя Ливан и заржал.

Непонятно, то ли Гриша невдуплился в тонкий юмор народов Африки, то ли
ему просто не понравилось это предложение. Но, дернув за веревочку, он
отправил в пасть дяде Ливану сытную порцию хлопушечного мусора. Все
сразу как-то замолкли и с ужасом взирали на плюющегося и кашляющего дядю
Ливана - еще бы - пиздою накрывалось светлое будущее мамы Виталика. А
сам дядя Ливан стрелял конфетти изо рта намного круче хлопушки - в салат
и на гостей. Наконец ему удалось прокашляться, и Гриша с радостью
обнаружил, что он выиграл маску. Но радость его была бы не полной, ведь
дома его ждали нехуевые пиздюли...