Жирная работала продавщицей в овощной палатке, так что деньги у нее водились. С мужиками было хуже. Но это она сама виновата, жрать надо меньше. Дома у Жирной в проходной комнате рыхлой колодой необъятных размеров лежала мать, несколько лет, как разбитая параличом. Сдвинуть ее с места было практически невозможно, поэтому вместо простыней Жирная постелила ей медицинскую клеенку коричневого цвета, из которой в роддомах квадратики режут, чтобы новорожденному младенцу на руку нацепить. Ко всем прочим бедам болезнь отняла у мамаши подвижность, но сохранила разум и речь, в силу чего она по всякому поводу и без повода материла свою дочку вдоль и поперек, а заодно и всех ее гостей противоположного пола, которые в надежде погреться возле обнаженного женского тела опрометчиво заглядывали в пропитанную запахом лекарств и несчастья квартиру. В таких условиях заманить ухажера домой Жирной было трудно, потому многомесячные рефракторные периоды не имели перспективы к сокращению. Однако время от времени находился желающий присунуть ей на рабочем месте. В этих случаях палатка после обеда не открывалась. Сессия продолжалась 1-2 дня, не больше, после чего рабочий режим торговой точки восстанавливался. Сессии происходили редко, раза два-три в год, поэтому жалоб в торг на Жирную не поступало. Работала она без сменщицы, в силу чего была сама себе хозяйкой.
Лёжа в кровати, Варвара Андреевна шептала: - Один, два, три ... - Ты чего считаешь? - Больших красных петухов. - И сколько их у тебя? - Точно не знаю. Пока только девять.