28 ноября 2022
Остальные новые истории
Меняется каждый час по результатам голосованияОднажды осенью увидела, как трое подростков лет по 13-15 возят лицом по луже пацана гораздо младше. Один возит, двое рядом стоят. Я слышала обрывки фраз: "Хлебай давай! /Ну как, напился теперь?". У меня пелена перед глазами, кидаюсь в бой. Но меня остановил один из тех, что стояли рядом, с мокрым, дрожащим щенком в руках. Выяснилось, что мелкий топил в луже этого щенка, говоря те самые слова. Пацаны это увидели. Щенка забрали, а этому "дали напиться". Родители добру не научили - улица научит.
В пятницу вечером еду с работы. Впереди фура. Смотрю, она включила правый указатель поворота и стала смещаться в левый ряд т.к. ей, чтобы повернуть, без этого не обойтись – поворот 90 градусов в ограниченном пространстве.
Я-то об этой особенности езды на длинномерах знаю и притормозил, чтобы пропустить, а вот девочка на Пежо, которая полезла в правый ряд с указателем поворота (правым) и, в принципе, никаких ПДД не нарушила – не знала, лихо обошла меня слева и поехала по правому ряду, скорее всего обматерив меня за то, что я «туплю», и за что тут же поплатилась стёсанным левым боком и выбитыми боковыми стёклами своей машины.
Для справки: фура ехала по узкой двухполосной дороге в зоне действия знака «движение грузовых запрещено».
Да, он нарушил ПДД. Но возможно у него адрес погрузки/выгрузки в зоне действия этого знака. А Пежо был в «мёртвой зоне» зеркал.
Так я к чему. В автошколах необходимо учить всех «студентов» и таким нюансам. А не просто собирать деньги…
Я-то об этой особенности езды на длинномерах знаю и притормозил, чтобы пропустить, а вот девочка на Пежо, которая полезла в правый ряд с указателем поворота (правым) и, в принципе, никаких ПДД не нарушила – не знала, лихо обошла меня слева и поехала по правому ряду, скорее всего обматерив меня за то, что я «туплю», и за что тут же поплатилась стёсанным левым боком и выбитыми боковыми стёклами своей машины.
Для справки: фура ехала по узкой двухполосной дороге в зоне действия знака «движение грузовых запрещено».
Да, он нарушил ПДД. Но возможно у него адрес погрузки/выгрузки в зоне действия этого знака. А Пежо был в «мёртвой зоне» зеркал.
Так я к чему. В автошколах необходимо учить всех «студентов» и таким нюансам. А не просто собирать деньги…
Не могу уснуть, пока не спою своему плюшевому медвежонку колыбельную. Мой брутальный парень всегда над этим подшучивал. А вчера я легла в больницу, и любимый прислал мне видео, где он сам поет мишке и даже укрывает его одеялком.
К истории https://www.anekdot.ru/id/1362893/
Полностью с дворником согласен. Два с лишним месяца отработал в свое время проводником в студенческом отряде проводников - СОП. Задолбали уроды запихивавшие в разные щелки остатки газет, пачек от сигарет и т.п. мусор. Именно фразу дворника повторяли каждый раз: "почему эти козлы не кидают просто на пол?"
Полностью с дворником согласен. Два с лишним месяца отработал в свое время проводником в студенческом отряде проводников - СОП. Задолбали уроды запихивавшие в разные щелки остатки газет, пачек от сигарет и т.п. мусор. Именно фразу дворника повторяли каждый раз: "почему эти козлы не кидают просто на пол?"
Был у меня знакомый. Заядлый рыболов-охотник. Ездил на старенькой "ниве". А тут подъезжает на новеньком внедорожнике. Довольный такой. На вопрос: "Твой? Купил?". Улыбается: "Уметь надо". А потом выясняется, что он взял детей на воспитание. Шестерых, или семерых. Была программа такая Российская. Закрывали дома-интернаты, а детей раздавали в семьи, тому, кто желает. Ну, и понятно, опекунам давали деньги на это дело, и какие то льготы (не знаю точно, какие.) Я очень удивился. Т.к. знал, что он совсем не является домоседом, а наоборот. Как в песне поётся "...старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути...". А тут, вдруг такое. Педагог, воспитатель. Ну, может быть. Много ли мы знаем об людях? Прошло какое то время, встречаю его. Он возмущен чем то, жалуется: "Ну, не гады? А! Ну, сволочи! А как же дети? Бедные дети! Им же нужна семья, забота, тепло! Бедные дети!" Я сначала ничего не понял, а потом стало ясно, что служба опеки" забрала у него детей и передали кому то другому. И в дальнейшем родственник этого "несостоявшегося родителя" рассказал мне, как было дело. К ним в "семью" приезжали с проверкой из "опеки", а дети все "болтаются" на улице. "Папы" нет. На вопрос: "Где папа?" дети отвечают, что папа объяснил им, что у них нечего кушать и он поедет на рыбалку, поймает им рыбки и все покушают. "Опека" приезжает через 3-4 дня. А картина та же: дети на улице, а папа уехал на охоту т.к у них совсем нет продуктов и он поедет, добудет мяска и всех накормит. Ну, и детей у него "забрали". А я думаю, что и правильно сделали, что "забрали". Бедные дети!
Городские чиновники радуют.
Тема совещания: замена томографа в городской детской больнице в связи с исчерпанием межремонтного срока и наличия большого количества пациентов с перевесом веса.
Резолюция. В связи с исчерпанием межремонтного срока закрыть использование постояннопольного томографа открытого типа в детской областной больнице из-за невозможности его ремонта. В силу постоянного перевеса пациентов (свыше 90 кг) указать главврачам областных больниц, что они сами послужили причиной поломки двигательных саней агрегата. Впредь необходимо заставлять пациентов худеть до весов, указанных в инструкции по эксплуатации аппарата.
Больше томографа по ОМС в нашем заштатном городишке нет!
Тема совещания: замена томографа в городской детской больнице в связи с исчерпанием межремонтного срока и наличия большого количества пациентов с перевесом веса.
Резолюция. В связи с исчерпанием межремонтного срока закрыть использование постояннопольного томографа открытого типа в детской областной больнице из-за невозможности его ремонта. В силу постоянного перевеса пациентов (свыше 90 кг) указать главврачам областных больниц, что они сами послужили причиной поломки двигательных саней агрегата. Впредь необходимо заставлять пациентов худеть до весов, указанных в инструкции по эксплуатации аппарата.
Больше томографа по ОМС в нашем заштатном городишке нет!
Вот еще пара строк о советских временах. Я уже писал, что учился в музыкальном институте, в Латвии. После окончания, мне, как пианисту, по логике, нужно было идти либо в рижский ТЮЗ, либо в консерваторию. Но в те времена туда распределялись только нацкадры и небольшой процент других национальностей – но пролетарского происхождения. Я интеллигент из еврейской семьи в эти категории не попадал. И получил распределение в город Псков, в расположенный почти за чертой города мебельный комбинат – руководить заводской самодеятельностью.
Из хорошего – сразу получил отдельную комнату в новом общежитии – спасибо отцу, у него были связи в горисполкоме – иначе жил бы впятером-вшестером, в старой общаге с клопами и тараканами.
И вот, на вскидку, один типичный день из тех времен. Утром завтрак – чайник на грязной, покрытой жиром, общей кухне, кружка вонючего грузинского чая и кусок хлеба с маргарином, а чтобы не так противно (собачатиной жуткой отдавал тот маргарин) – закусываешь огурцом или яблоком. И бегом на транспорт. Общественный транспорт – это была песня. Автобус до комбината ходил 1 раз в час, но расписания в реальности не было – ходил он так, как хотел водитель. В Риге, помнится, в эти годы уже были Икарусы, во Пскове тогда на Икарус посмотрели бы как на космический корабль. Почти все автобусы были покато-закругленные, как старые холодильники ЗИЛ, дребезжаще-вонючие и ужасно холодные. Но эти были еще приличными и в глазах горожан, вполне нормальными. А были и совсем древние, деревянные, на высоких колесах, чадящие черным дымом и сажей, как будто работали на угле… Вот на таком, чаще всего я и ехал на свой комбинат. Внутри автобуса было две длинных деревянных лавки вдоль кузова, и по центру вдоль – труба под потолком – один поручень на всех. Обычно все стояли, так как лавки были так загажены, что подойти к ним было противно. Если водитель был трезвым – доезжали быстро, ежели с похмелья – ждали, когда он заедет в магазин, и с черного хода возьмет несколько бутылок пива – тогда пол-часа надо было ждать – пока выпьет и придет в форму… Автобус подъезжал к самому комбинату, и мы шли через проходную. Я в свою вотчину – культмассовый сектор. Это была холодная длинная комната, заставленная старыми стульями, а у стены – самодельное какое-то, фанерное и жуткое, выкрашенное почему-то в красный цвет, пианино. Попробовав играть, я ужаснулся, но потом приноровился. В нем жили тараканы, и мои попытки играть их видно, потревожили. Обычно я сидел у себя до обеда, составлял графики охвата населения комбината культурно-просветительной работой и самодеятельностью, а в два часа приходили баянисты, а по четным дням ложкари. Я давал им расписаться в журнале, и шел дремать за старый шкаф, где на мягком рваном кресле был мой уголок. Баянисты обычно минут 10 играли, а потом наступала тишина, прерываемая звоном посуды, через минут 20 начинались пьяные разговоры. Баянисты, считались элитой, потому, что среди них были заводской электрик и лаборант, и по этому, они всегда пили спирт. Ложкарям везло меньше – ни с электриком, ни с лаборантом, они дружбы не водили, и пили жидкость для травления шпона – темно-коричневая и вонючая, она была на спирту, но с букетом всякой дряни.
Часа в четыре, ко мне приходил мой старший товарищ – Альберт Яковлевич, работавший на комбинате учителем физкультуры. Он тоже приносил выпивку – но, будучи членом партии, он отоваривался в заводском столе заказов – и приносил коньяк – чаще всего болгарский Сланчев Бряг и приличную закуску – банку тушенки и хлеб. И целый час до пяти мы с ним пировали. А потом – снова вонючий ледяной автобус и общая кухня с грязью и тараканами. На ужин изредка удавалось что-то урвать – магазин возле общаги обычно предлагал мятные леденцы, говяжьи кости и жуткую консерву – казарагу в томате. Но рядом был еще так называемый «колхозный» овощной – там, правда дороже, но всегда была картошка, огурцы, лук. Наваришь картошечки, луковичку почистишь – уже еда… Главное – не переедать, чтобы реже в туалет бегать – очень уж страшны были сортиры тогда… Но это – отдельная тема…
Из хорошего – сразу получил отдельную комнату в новом общежитии – спасибо отцу, у него были связи в горисполкоме – иначе жил бы впятером-вшестером, в старой общаге с клопами и тараканами.
И вот, на вскидку, один типичный день из тех времен. Утром завтрак – чайник на грязной, покрытой жиром, общей кухне, кружка вонючего грузинского чая и кусок хлеба с маргарином, а чтобы не так противно (собачатиной жуткой отдавал тот маргарин) – закусываешь огурцом или яблоком. И бегом на транспорт. Общественный транспорт – это была песня. Автобус до комбината ходил 1 раз в час, но расписания в реальности не было – ходил он так, как хотел водитель. В Риге, помнится, в эти годы уже были Икарусы, во Пскове тогда на Икарус посмотрели бы как на космический корабль. Почти все автобусы были покато-закругленные, как старые холодильники ЗИЛ, дребезжаще-вонючие и ужасно холодные. Но эти были еще приличными и в глазах горожан, вполне нормальными. А были и совсем древние, деревянные, на высоких колесах, чадящие черным дымом и сажей, как будто работали на угле… Вот на таком, чаще всего я и ехал на свой комбинат. Внутри автобуса было две длинных деревянных лавки вдоль кузова, и по центру вдоль – труба под потолком – один поручень на всех. Обычно все стояли, так как лавки были так загажены, что подойти к ним было противно. Если водитель был трезвым – доезжали быстро, ежели с похмелья – ждали, когда он заедет в магазин, и с черного хода возьмет несколько бутылок пива – тогда пол-часа надо было ждать – пока выпьет и придет в форму… Автобус подъезжал к самому комбинату, и мы шли через проходную. Я в свою вотчину – культмассовый сектор. Это была холодная длинная комната, заставленная старыми стульями, а у стены – самодельное какое-то, фанерное и жуткое, выкрашенное почему-то в красный цвет, пианино. Попробовав играть, я ужаснулся, но потом приноровился. В нем жили тараканы, и мои попытки играть их видно, потревожили. Обычно я сидел у себя до обеда, составлял графики охвата населения комбината культурно-просветительной работой и самодеятельностью, а в два часа приходили баянисты, а по четным дням ложкари. Я давал им расписаться в журнале, и шел дремать за старый шкаф, где на мягком рваном кресле был мой уголок. Баянисты обычно минут 10 играли, а потом наступала тишина, прерываемая звоном посуды, через минут 20 начинались пьяные разговоры. Баянисты, считались элитой, потому, что среди них были заводской электрик и лаборант, и по этому, они всегда пили спирт. Ложкарям везло меньше – ни с электриком, ни с лаборантом, они дружбы не водили, и пили жидкость для травления шпона – темно-коричневая и вонючая, она была на спирту, но с букетом всякой дряни.
Часа в четыре, ко мне приходил мой старший товарищ – Альберт Яковлевич, работавший на комбинате учителем физкультуры. Он тоже приносил выпивку – но, будучи членом партии, он отоваривался в заводском столе заказов – и приносил коньяк – чаще всего болгарский Сланчев Бряг и приличную закуску – банку тушенки и хлеб. И целый час до пяти мы с ним пировали. А потом – снова вонючий ледяной автобус и общая кухня с грязью и тараканами. На ужин изредка удавалось что-то урвать – магазин возле общаги обычно предлагал мятные леденцы, говяжьи кости и жуткую консерву – казарагу в томате. Но рядом был еще так называемый «колхозный» овощной – там, правда дороже, но всегда была картошка, огурцы, лук. Наваришь картошечки, луковичку почистишь – уже еда… Главное – не переедать, чтобы реже в туалет бегать – очень уж страшны были сортиры тогда… Но это – отдельная тема…
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Книга вторая. Крест-накрест
Мои волосы пали на пол
в белые кольца выспренних фраз.
Я помню, всё было как будто сейчас…
У иконы свеча — в отражении факел.
Пролог
— Женечка… мы с папой решили с тобой посоветоваться.
— Мама, я ведь маленькая!
— Это ненадолго, вырастешь большая. И твоя сестрёнка вырастет. Так как мы её назовём?
— Я думала, что у неё есть имя.
— Что ты, доченька! Имена даются после рождения.
— Меня тоже называли?
— Конечно, доча. Папа очень хотел, чтобы тебе нравилось имя.
— Мама, а как мы узнаем, что сестрёнке имя понравится?
— Мы выберем такое, что обязательно понравится. Мы хотели назвать её Антониной. Красивое имя, правда?
— Красивое. А как будет ласковое?
— Тоня. Можно будет называть Тошей.
— Мама, ну это же для мальчиков! У нас уже есть Тоша.
— И девочки бывают Тошами.
— Мамуля, девочки не могут быть Тошами.
— Ну почему же, доченька!
— Мам, я буду их путать. Давай выберем другое.
— Хорошо… Татьяна.
— А ласковое?
— Таня, Танюша… Нюша.
— Ой, мамочка, я тоже это люблю! Пусть будет Нюша… Нюшенька… Так можно?
— Можно, дочура, можно. Ну так что, назовём Таней?
— Мама, а сестрёнка узнает, что это мы так её назвали?
— Конечно!
— Спасибо, мамуля.
— За что?
— За то, что меня назвали Женей.
То ли север, то ли юг
— Марин, мы в магазин.
— А ребёнка зачем?
— Прогуляется.
— Полина, ты хочешь гулять?
— Мам, мы недолго.
— Никакого мороженого.
— Тоша мне никогда не покупает.
— Ты хвастаешься или жалуешься?
— Но ведь хочется…
— Точно?
— Мам, честное–пречестное! Правда, Тоша?
— Марин, мы туда и обратно. Не сидеть же взаперти!
— Мне, значит, можно…
— Пойдём с нами.
— Так уж и с вами!… Может вы со мной?
— Ты пойдёшь?
— У меня дела.
— Полина?…
— Побежали, пока мама не передумала.
— Тихо, не шуми.
— Тош, а ты правда мороженого не купишь?
— Я просил не шуметь.
— Спасибо, Тош, я тебя люблю.
— Я тебя тоже, моя радость.
— Антон, прошу, — не балуй дочь.
— Марина, ты о чём!
— Она мой ребёнок. Ты ей никто.
— Как это никто!
— Вот так.
— Кто же я! Воспитатель из детского сада?
— Я не хочу, чтобы она к тебе привязывалась.
— Что в этом плохого!
— А что хорошего?
— Послушай, девочке нужно мужское воспитание и внимание.
— Мала ещё для этого.
— Что за чушь!…
— Не чушь. У неё есть мать.
— Пусть и я буду.
— А если ты захочешь вернуться в свою семью?
— Глупость какая.
— Там твои сыновья.
— Ты прекрасно знаешь, что не вернусь.
— Не знаю.
— Ты хочешь, чтобы я туда вернулся? Или хочешь, чтобы остался с тобой?
— Не знаю.
— Ты тут пока узнавай. Потом скажешь.
— Когда?
— Чем раньше, — тем лучше.
— …Звонил Виталий.
— Он не говорил, что хотел?
— Что-то насчёт поездки.
— А, да…
— Куда собрались?
— В Бокситогорск, за белой глиной.
— Надолго?
— Дня на три, может на четыре. От погоды зависит.
— Ну ты подумай, — чего хочешь.
— Ты ничего не перепутала? Это ты должна решать, — со мной всё предельно ясно.
— Я подумаю.
— Вырвался?
— Ещё как… То есть еле–еле.
— Что-то не нравишься ты мне последнее время.
— Я сам себе не нравлюсь.
— Слушай, Тоха, помню, как ты светился три года назад. Что вы друг с другом сделали? Или она с тобой.
— Вот бы знать… Виталик, мы куда?
— Хочу познакомить с одним мужиком.
— Чем занимается?
— Работает в книжном магазине.
— Что я там потерял…
— Потерял… Сегодня найдёшь… Заберём с работы, — и к нему домой.
— А что дома?
— Твоя находка.
— Виталик, какой комар тебя кусил?
— Конфеты отрабатываю… Подожди в машине, мы скоро.
— Антон.
— Очень приятно, — Эрни.
— Как?!…
— Эрнандо… Виталий, ты ему не рассказал?
— Бесполезно рассказывать. Пока сам руками не пощупает… скульптор, блин.
— …Где обитаешь?… Можно на «ты»?
— Вполне… У «Техноложки»… Виталий, как тебе мероприятие?…
— Не очень… Когда художники выставляются, — можно хоть постоять–поглазеть. А эти… со своими заумными виршами…
— Среди художников тоже зауми полно.
— Знаешь, Жванецкий однажды сказал: «Запах ведь чем хорош! Потому что вместе с человеком. Не нравится запах — отойди в сторону»… От этих… не отойдёшь… Душок ещё тот.
— На тебя трудно угодить.
— Невозможно. Не люблю угодливых… К Антону иной раз в гости приезжать не хочется. Хорошо, хоть отмазка есть, — далеко живёт.
— …Ты раньше не говорил.
— Какой смысл воздух ногами пинать! Только тебя расстраивать. А ты ещё мне пригодишься.
— Ребята, может дальше без меня?
— Обиделся, что ли? Тоха, зря ты так. Я же не сказал, что совсем плохо. Я хочу сказать, что у тебя всё будет хорошо… Эрни, от посылки что-нибудь осталось?
— Литров десять.
— Отлично! Нам хватит.
— …Ну ребята, вы даёте… А как же Бокситогорск!
— Днём раньше — днём позже, — какая разница! Твоя Марина даже не заметит.
— Много ты про неё знаешь.
— Знаю,знаю… Ей сыновей вместо дочки — стала бы как моя сестра.
— Договоришься у меня.
— Напугал ежа… Рулить кто будет, — дядя?
— Мы ещё вернёмся к этому разговору.
— Возражений нет, майор… Кстати, вы с Эрни почти коллеги, — он младший лейтенант.
— Каких родов?
— …Авиация.
— Всего младший?…
— Комиссовали по зрению с четвёртого курса. Мог бы остаться, только пошёл бы служить в «сапоги».
— В партию-то успели принять?
— Успели… Ты тоже коммунист?
— Вышел два года назад.
— Смелый поступок. Я в этом году.
— Да чего там смелого…
— В Питере, пожалуй, — да. А периферия до сих пор по старым законам живёт.
— Недолго осталось.
— Согласен…
— У меня сосед пьяница… как поддаст, так орёт на весь Сестрорецк: дождётесь, сволочи, перестрелки после перестройки. Боюсь, — прав пролетарий.
— А ты как думаешь?…
— Я старой закалки, — мыслю пятилетками. После девяностого надо ждать. Максимум в девяносто втором… Не дай Бог… пачкаться…
— …Эрни, нам сюда?
— Следующий… ага… давай направо, вокруг сквера… всё, приехали… Добро пожаловать в мою холостяцкую квартирку!
— Уютненько.
— Тут много народа руку приложило.
— То есть?…
— Жены нет, женщины бывают. От каждой остаётся кусочек… этого самого. Вот так и живём.
— Чем занимаешься?… Магазин не считается!
— Всем помаленьку. Встречи с интересными людьми, Самиздат… Кое-что ещё.
— Откуда такое имя?
— Папашка был двинут на Испании, занимался испанской поэзией. Вот и подобрал сыну имечко. Нормально, за сорок лет привык. А тебе сколько?
— Тридцать шесть… Отец был филологом?
— Дипломатом. По-нашему — шпион во внешней разведке. Хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Только вот в лётное я поступал уже после его смерти… Давайте за встречу и знакомство.
— …Хороший букет.
— Домашнее. Мне каждый месяц присылают две канистры.
— Откуда?
— Из Грозного.
— Имей в виду, — отопьём.
— Пейте на здоровье, — похмелья не будет… Антон, пока не забыл… Это тебе.
— Сатпрем ?!…
— Первое официальное издание «Путешествия сознания» . Разлетелось мгновенно. Виталий рассказывал, чем ты увлекаешься. Решил подогреть знакомство книжкой.
— Спасибо, Эрни, мои листочки уже подыстрепались.
— В следующем году планируется допечатка, — если повезёт.
— Хорошее дело.
— Это не мой проект. Есть другие заинтересованные лица. В Питере такие группы как у тебя работают пятнадцать лет. Сначала подпольно, сейчас уже открыто.
— А твоё участие?…
— Я говорил, — интересные люди, артефакты…
— Я-то обыкновенный… Что ты сказал?!…
— Ну… предметы силы… Мы так их иногда называем.
— Это не ко мне.
— Очень даже к тебе… Скажи, ты ведь не крещёный?
— Когда я был маленьким мальчиком, мне подарили крестик. Простенький такой, алюминиевый… При переезде на новую квартиру отец его случайно обнаружил. Чуть голову не оторвал.
— Добрый папа, нечего сказать.
— В семьдесят четвёртом, когда я приезжал за Настей, в «Сайгоне» познакомился с одним мужиком, лет на пять старше меня. Он мне этот крест и подарил. В армии мне бояться уже было нечего, с тех пор его не снимаю.
— Можно посмотреть?
— Да, пожалуйста.
— Так, где мои запасные глазки… Вот… Смотри, Антон.
— Куда?
— Сюда и сюда… Это канонические православные.
— Может он католический?
— Без вопросов, — полюбуйся… Ну, что скажешь?
— Я не разбираюсь.
— Зато я разбираюсь… А теперь?…
— Ничего себе!… Ноль в ноль… Как ты догадался?
— Я этот крестик десять лет ищу, — с тех пор, как узнал, что он ещё существует.
— И что это означает! То, что ты сказал?
— Можно сказать и так. Масоны разрабатывали свои кресты так, чтобы непосвящённый не мог их определить. Зато сами узнавали с первого взгляда.
— Верится с трудом.
— Антон, это определённо тот самый.
— То-то я заметил, как он душит меня последнее время.
— Что?!…
— По ночам иногда… чувствую, как цепочка на шее петлёй стянута.
— Так… С перепуга порвать не пытался?
— Такую порвёшь!
— Давай попробуем… Что за металл… Ничего себе!… Нет, не могу.
— Дай мне… Титановая, что ли?
— Какой титан! Кресту больше сотни лет… Ладно, оставим. Вопрос теперь в другом, — что говорил тебе мужик, когда рассказывал о кресте?
— Виктор? Говорил, что будет приносить удачу. Я не верил, пока сам не убедился. Действительно, так и было.
— А он не говорил, что удача обернётся несчастьем для тех, кто рядом с тобой, для близких?
— Нет… Ты думаешь?
— Пробегись-ка быстренько, — насколько хороша была твоя жизнь последние пятнадцать лет.
— И пробегаться не надо. Ничего хорошего… Было, конечно, и много… Только заканчивалось всё скверно.
— Ещё не закончилось. Он пытается сменить хозяина.
— Ерунду какую-то говоришь.
— Ты женат?
— Почти. Мы вместе три года, но не расписывались.
— От креста надо избавляться, если дорога твоя женщина.
— Если что случится, — я себе никогда этого не прощу. Она, можно сказать, меня с того света вернула.
— Как это?
— Я потерял любимую… приехал домой… как чумовой… ничего не видел и не слышал… Мама ночами за меня молилась, чтоб руки на себя не наложил.
— Собирался?
— Нет, даже мыслей таких не было. Просто жить не хотел… А потом появилась Марина… Она смотрела, а из глаз на меня свет… Вот так потихонечку… оттаял.
— Поедете через Волхов — утопи его. Иначе пожалеешь.
— А с чего это вдруг ты озаботился моей персоной! Я могу крест и тебе подарить.
— Нет уж, нет уж, спасибо. Мне такое не надо.
— И всё-таки?…
— Я же говорил, — встречаюсь с интересными людьми.
— Ну ты даёшь!… Какой интерес ко мне привёл!
— Привёл Виталий. Он показал твои нэцкэ.
— Вот поросёнок стриженый…
— …Ты сказал, — делай с ними, что хочешь.
— …Антон, ты не понял сам, что сделал.
— Я делал нэцкэ, — специально изучал китайскую скульптуру эпохи династии Хань, а потом японскую миниатюру.
— Твои миниатюры не являются тем, чем они кажутся с первого взгляда… непосвящённого взгляда… Месяц назад я сделал видеозапись одной телепередачи. Думаю, — вам понравится.
Продолжение следует…
Книга вторая. Крест-накрест
Мои волосы пали на пол
в белые кольца выспренних фраз.
Я помню, всё было как будто сейчас…
У иконы свеча — в отражении факел.
Пролог
— Женечка… мы с папой решили с тобой посоветоваться.
— Мама, я ведь маленькая!
— Это ненадолго, вырастешь большая. И твоя сестрёнка вырастет. Так как мы её назовём?
— Я думала, что у неё есть имя.
— Что ты, доченька! Имена даются после рождения.
— Меня тоже называли?
— Конечно, доча. Папа очень хотел, чтобы тебе нравилось имя.
— Мама, а как мы узнаем, что сестрёнке имя понравится?
— Мы выберем такое, что обязательно понравится. Мы хотели назвать её Антониной. Красивое имя, правда?
— Красивое. А как будет ласковое?
— Тоня. Можно будет называть Тошей.
— Мама, ну это же для мальчиков! У нас уже есть Тоша.
— И девочки бывают Тошами.
— Мамуля, девочки не могут быть Тошами.
— Ну почему же, доченька!
— Мам, я буду их путать. Давай выберем другое.
— Хорошо… Татьяна.
— А ласковое?
— Таня, Танюша… Нюша.
— Ой, мамочка, я тоже это люблю! Пусть будет Нюша… Нюшенька… Так можно?
— Можно, дочура, можно. Ну так что, назовём Таней?
— Мама, а сестрёнка узнает, что это мы так её назвали?
— Конечно!
— Спасибо, мамуля.
— За что?
— За то, что меня назвали Женей.
То ли север, то ли юг
— Марин, мы в магазин.
— А ребёнка зачем?
— Прогуляется.
— Полина, ты хочешь гулять?
— Мам, мы недолго.
— Никакого мороженого.
— Тоша мне никогда не покупает.
— Ты хвастаешься или жалуешься?
— Но ведь хочется…
— Точно?
— Мам, честное–пречестное! Правда, Тоша?
— Марин, мы туда и обратно. Не сидеть же взаперти!
— Мне, значит, можно…
— Пойдём с нами.
— Так уж и с вами!… Может вы со мной?
— Ты пойдёшь?
— У меня дела.
— Полина?…
— Побежали, пока мама не передумала.
— Тихо, не шуми.
— Тош, а ты правда мороженого не купишь?
— Я просил не шуметь.
— Спасибо, Тош, я тебя люблю.
— Я тебя тоже, моя радость.
— Антон, прошу, — не балуй дочь.
— Марина, ты о чём!
— Она мой ребёнок. Ты ей никто.
— Как это никто!
— Вот так.
— Кто же я! Воспитатель из детского сада?
— Я не хочу, чтобы она к тебе привязывалась.
— Что в этом плохого!
— А что хорошего?
— Послушай, девочке нужно мужское воспитание и внимание.
— Мала ещё для этого.
— Что за чушь!…
— Не чушь. У неё есть мать.
— Пусть и я буду.
— А если ты захочешь вернуться в свою семью?
— Глупость какая.
— Там твои сыновья.
— Ты прекрасно знаешь, что не вернусь.
— Не знаю.
— Ты хочешь, чтобы я туда вернулся? Или хочешь, чтобы остался с тобой?
— Не знаю.
— Ты тут пока узнавай. Потом скажешь.
— Когда?
— Чем раньше, — тем лучше.
— …Звонил Виталий.
— Он не говорил, что хотел?
— Что-то насчёт поездки.
— А, да…
— Куда собрались?
— В Бокситогорск, за белой глиной.
— Надолго?
— Дня на три, может на четыре. От погоды зависит.
— Ну ты подумай, — чего хочешь.
— Ты ничего не перепутала? Это ты должна решать, — со мной всё предельно ясно.
— Я подумаю.
— Вырвался?
— Ещё как… То есть еле–еле.
— Что-то не нравишься ты мне последнее время.
— Я сам себе не нравлюсь.
— Слушай, Тоха, помню, как ты светился три года назад. Что вы друг с другом сделали? Или она с тобой.
— Вот бы знать… Виталик, мы куда?
— Хочу познакомить с одним мужиком.
— Чем занимается?
— Работает в книжном магазине.
— Что я там потерял…
— Потерял… Сегодня найдёшь… Заберём с работы, — и к нему домой.
— А что дома?
— Твоя находка.
— Виталик, какой комар тебя кусил?
— Конфеты отрабатываю… Подожди в машине, мы скоро.
— Антон.
— Очень приятно, — Эрни.
— Как?!…
— Эрнандо… Виталий, ты ему не рассказал?
— Бесполезно рассказывать. Пока сам руками не пощупает… скульптор, блин.
— …Где обитаешь?… Можно на «ты»?
— Вполне… У «Техноложки»… Виталий, как тебе мероприятие?…
— Не очень… Когда художники выставляются, — можно хоть постоять–поглазеть. А эти… со своими заумными виршами…
— Среди художников тоже зауми полно.
— Знаешь, Жванецкий однажды сказал: «Запах ведь чем хорош! Потому что вместе с человеком. Не нравится запах — отойди в сторону»… От этих… не отойдёшь… Душок ещё тот.
— На тебя трудно угодить.
— Невозможно. Не люблю угодливых… К Антону иной раз в гости приезжать не хочется. Хорошо, хоть отмазка есть, — далеко живёт.
— …Ты раньше не говорил.
— Какой смысл воздух ногами пинать! Только тебя расстраивать. А ты ещё мне пригодишься.
— Ребята, может дальше без меня?
— Обиделся, что ли? Тоха, зря ты так. Я же не сказал, что совсем плохо. Я хочу сказать, что у тебя всё будет хорошо… Эрни, от посылки что-нибудь осталось?
— Литров десять.
— Отлично! Нам хватит.
— …Ну ребята, вы даёте… А как же Бокситогорск!
— Днём раньше — днём позже, — какая разница! Твоя Марина даже не заметит.
— Много ты про неё знаешь.
— Знаю,знаю… Ей сыновей вместо дочки — стала бы как моя сестра.
— Договоришься у меня.
— Напугал ежа… Рулить кто будет, — дядя?
— Мы ещё вернёмся к этому разговору.
— Возражений нет, майор… Кстати, вы с Эрни почти коллеги, — он младший лейтенант.
— Каких родов?
— …Авиация.
— Всего младший?…
— Комиссовали по зрению с четвёртого курса. Мог бы остаться, только пошёл бы служить в «сапоги».
— В партию-то успели принять?
— Успели… Ты тоже коммунист?
— Вышел два года назад.
— Смелый поступок. Я в этом году.
— Да чего там смелого…
— В Питере, пожалуй, — да. А периферия до сих пор по старым законам живёт.
— Недолго осталось.
— Согласен…
— У меня сосед пьяница… как поддаст, так орёт на весь Сестрорецк: дождётесь, сволочи, перестрелки после перестройки. Боюсь, — прав пролетарий.
— А ты как думаешь?…
— Я старой закалки, — мыслю пятилетками. После девяностого надо ждать. Максимум в девяносто втором… Не дай Бог… пачкаться…
— …Эрни, нам сюда?
— Следующий… ага… давай направо, вокруг сквера… всё, приехали… Добро пожаловать в мою холостяцкую квартирку!
— Уютненько.
— Тут много народа руку приложило.
— То есть?…
— Жены нет, женщины бывают. От каждой остаётся кусочек… этого самого. Вот так и живём.
— Чем занимаешься?… Магазин не считается!
— Всем помаленьку. Встречи с интересными людьми, Самиздат… Кое-что ещё.
— Откуда такое имя?
— Папашка был двинут на Испании, занимался испанской поэзией. Вот и подобрал сыну имечко. Нормально, за сорок лет привык. А тебе сколько?
— Тридцать шесть… Отец был филологом?
— Дипломатом. По-нашему — шпион во внешней разведке. Хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Только вот в лётное я поступал уже после его смерти… Давайте за встречу и знакомство.
— …Хороший букет.
— Домашнее. Мне каждый месяц присылают две канистры.
— Откуда?
— Из Грозного.
— Имей в виду, — отопьём.
— Пейте на здоровье, — похмелья не будет… Антон, пока не забыл… Это тебе.
— Сатпрем ?!…
— Первое официальное издание «Путешествия сознания» . Разлетелось мгновенно. Виталий рассказывал, чем ты увлекаешься. Решил подогреть знакомство книжкой.
— Спасибо, Эрни, мои листочки уже подыстрепались.
— В следующем году планируется допечатка, — если повезёт.
— Хорошее дело.
— Это не мой проект. Есть другие заинтересованные лица. В Питере такие группы как у тебя работают пятнадцать лет. Сначала подпольно, сейчас уже открыто.
— А твоё участие?…
— Я говорил, — интересные люди, артефакты…
— Я-то обыкновенный… Что ты сказал?!…
— Ну… предметы силы… Мы так их иногда называем.
— Это не ко мне.
— Очень даже к тебе… Скажи, ты ведь не крещёный?
— Когда я был маленьким мальчиком, мне подарили крестик. Простенький такой, алюминиевый… При переезде на новую квартиру отец его случайно обнаружил. Чуть голову не оторвал.
— Добрый папа, нечего сказать.
— В семьдесят четвёртом, когда я приезжал за Настей, в «Сайгоне» познакомился с одним мужиком, лет на пять старше меня. Он мне этот крест и подарил. В армии мне бояться уже было нечего, с тех пор его не снимаю.
— Можно посмотреть?
— Да, пожалуйста.
— Так, где мои запасные глазки… Вот… Смотри, Антон.
— Куда?
— Сюда и сюда… Это канонические православные.
— Может он католический?
— Без вопросов, — полюбуйся… Ну, что скажешь?
— Я не разбираюсь.
— Зато я разбираюсь… А теперь?…
— Ничего себе!… Ноль в ноль… Как ты догадался?
— Я этот крестик десять лет ищу, — с тех пор, как узнал, что он ещё существует.
— И что это означает! То, что ты сказал?
— Можно сказать и так. Масоны разрабатывали свои кресты так, чтобы непосвящённый не мог их определить. Зато сами узнавали с первого взгляда.
— Верится с трудом.
— Антон, это определённо тот самый.
— То-то я заметил, как он душит меня последнее время.
— Что?!…
— По ночам иногда… чувствую, как цепочка на шее петлёй стянута.
— Так… С перепуга порвать не пытался?
— Такую порвёшь!
— Давай попробуем… Что за металл… Ничего себе!… Нет, не могу.
— Дай мне… Титановая, что ли?
— Какой титан! Кресту больше сотни лет… Ладно, оставим. Вопрос теперь в другом, — что говорил тебе мужик, когда рассказывал о кресте?
— Виктор? Говорил, что будет приносить удачу. Я не верил, пока сам не убедился. Действительно, так и было.
— А он не говорил, что удача обернётся несчастьем для тех, кто рядом с тобой, для близких?
— Нет… Ты думаешь?
— Пробегись-ка быстренько, — насколько хороша была твоя жизнь последние пятнадцать лет.
— И пробегаться не надо. Ничего хорошего… Было, конечно, и много… Только заканчивалось всё скверно.
— Ещё не закончилось. Он пытается сменить хозяина.
— Ерунду какую-то говоришь.
— Ты женат?
— Почти. Мы вместе три года, но не расписывались.
— От креста надо избавляться, если дорога твоя женщина.
— Если что случится, — я себе никогда этого не прощу. Она, можно сказать, меня с того света вернула.
— Как это?
— Я потерял любимую… приехал домой… как чумовой… ничего не видел и не слышал… Мама ночами за меня молилась, чтоб руки на себя не наложил.
— Собирался?
— Нет, даже мыслей таких не было. Просто жить не хотел… А потом появилась Марина… Она смотрела, а из глаз на меня свет… Вот так потихонечку… оттаял.
— Поедете через Волхов — утопи его. Иначе пожалеешь.
— А с чего это вдруг ты озаботился моей персоной! Я могу крест и тебе подарить.
— Нет уж, нет уж, спасибо. Мне такое не надо.
— И всё-таки?…
— Я же говорил, — встречаюсь с интересными людьми.
— Ну ты даёшь!… Какой интерес ко мне привёл!
— Привёл Виталий. Он показал твои нэцкэ.
— Вот поросёнок стриженый…
— …Ты сказал, — делай с ними, что хочешь.
— …Антон, ты не понял сам, что сделал.
— Я делал нэцкэ, — специально изучал китайскую скульптуру эпохи династии Хань, а потом японскую миниатюру.
— Твои миниатюры не являются тем, чем они кажутся с первого взгляда… непосвящённого взгляда… Месяц назад я сделал видеозапись одной телепередачи. Думаю, — вам понравится.
Продолжение следует…
Самый смешной анекдот за 12.11:
Называя себя небинарным, вы делите людей на бинарных и небинарных, что создает бинарную систему и делает вас бинарным.