Копии историй

Однажды дежурным командиром был мальчик, которого условно назовем
Ивановым. Он был комсомолец, один из видных культурных работников, член
драмкружка, хороший производственник, пользовался полным уважением всех, в
том числе и моим, один из старейших беспризорников, имевший большой стаж
правонарушений и бродяжничества, которого я лично подобрал в Симферополе.
Этот дежурный командир вечером во время рапорта, доложил мне, что у
мальчика Мезяка украден только что купленный им радиоприемник. Это был
первый радиоприемник в коммуне. Мезяк заплатил за него 70 рублей, которые
собирал в течение полугода из своего заработка. Радиоприемник стоял около
кровати в спальне и оттуда исчез. Спальня не запиралась, так как замки в
коммуне были запрещены, но в течение дня вход туда был не разрешен, и
коммунары не могли войти туда, так как были на работе.
По моему предложению было созвано общее собрание, на котором дежурный
командир разобрал вопрос, куда мог деваться радиоприемник. Он очень
тактично вел разговор, указал, кто мог бы войти в спальню за инструментом
и т.д., высказал несколько подозрений, предложил избрать комиссию,
уговаривал общее собрание выяснить до конца это дело, так как было жалко
Мезяка и затем тревожил поступок - кража вещи, на которую человек полгода
собирал деньги из своего заработка.
Но ничего не удалось открыть; с тем и легли спать. Мезяк - мальчик лет
12.
Наутро ко мне пришли несколько пионеров-малышей и сообщили, что они
встали в 5 часов, обследовали всю коммуну и нашли в театре под сценой
радиоприемник. Они попросили освободить их от работы, чтобы понаблюдать,
что там происходит.
Они стояли весь день, потом пришли ко мне и сказали прямо -
радиоприемник украл Иванов, так как они видели, как он один подходил
несколько раз к суфлерской будке, стоял там и что-то слушал. Больше никаких доказательств они не имели. Только то, что он стоял, не будучи дежурным
командиром, у суфлерской будки и слушал.
Я сыграл ва-банк. Я позвал Иванова и говорю:
- Ты украл радиоприемник, и баста!
Он побледнел, сел на стул и говорит:
- Да, я украл?
Этот случай сделался предметом обсуждения общего собрания. Комсомол
исключил его и передал дело на общее собрание коммунаров. Общее собрание
происходило под председательством мальчика, которого называли Робеспьер,
он всегда предлагал одно - выгнать из коммуны. На этот раз также
постановили выгнать, но постановили выгнать буквально - открыть дверь и
спустить Иванова с лестницы.
Я возражал против изгнания, вспоминал всякие случаи, что и тебя хотели
выгнать, но ничего не добился.
Позвонил в НКВД и сообщил, что есть такое постановление общего собрания
- выгнать, и выгнать символически таким-то образом. Они мне ответили, что
этого постановления не утвердят и что я должен добиться отмены его.
Я обладал очень большим авторитетом у коммунаров и мог добиться, чего
хотел, иногда очень трудных вещей. Тут я ничего не мог сделать - они меня
лишили слова в первый раз за всю жизнь коммуны.
- Антон Семенович, мы вас лишаем слова!
И кончено. Я все-таки им сказал, что они не имеют права выгнать, пока
они не получат утверждения НКВД. Тут они со мной согласились и перенесли
вопрос на завтра с тем, что прибудут представители НКВД, а они при них
подтвердят свое решение.
Я имел неприятности, меня упрекали в том, что я не добился отмены
постановления. На другой день несколько видных чекистов приехали в
коммуну. Их встретили так:
- Вы чего приехали? Защищать Иванова?
- Нет, добиться справедливости.
И тут произошел между коммунарами и чекистами диспут о дисциплине,
который может и теперь служить для меня каркасом для разработки этой
важнейшей проблемы.
На общем собрании чекисты так говорили:
- Что вы хотите показать вашим постановлением? Иванов ваш передовик,
ваш активист, вы его вооружили доверием, вы ему доверяли коммуну, вы
подчинялись его распоряжениям беспрекословно. А теперь, когда он один раз
украл, вы его выгоняете. И затем, куда он пойдет? Он пойдет на улицу, а
это значит - бандит! Неужели вы так слабы, что не можете перевоспитать
Иванова?
Причем сам Иванов, "бандит" в истерике бьется целый день.
С ним больше доктора возятся, чем комсомольцы.
Показывают на него:
- Вот человек болен. Вы, такой сильный коллектив, вы перековали столько
человек, неужели вы боитесь, что он плохо на вас повлияет? Ведь вас 456
человек! А он один.
Это убийственные доводы, это убийственная логика.
И вот что отвечали им коммунары, не такие опытные люди, но люди,
отвечающие за свой коллектив, тот же Робеспьер и другие. Они говорили:
- Если Иванов пропадет - правильно. Пусть и пропадает. Если бы он украл
что-нибудь - одно дело. Но он был дежурным командиром, мы ему доверили
коммуну, он председательствовал на общем собрании и упрашивал нас -
говорите то, что знаете. Тут не воровство. Это он один нахально, цинично,
нагло пошел против всех, соблазнившись 70 рублями, пошел против нас,
против Мезяка, который несколько месяцев собирал по 10 рублей из своего
заработка. Если он пропадет, нам не жалко его!
И, во-вторых, мы с ним, конечно, справимся. Мы не боимся, но нас это не
интересует. Мы потому и справимся с ним, что мы можем его выгнать. И если
мы его не выгоним и другого не выгоним, тогда наш коллектив потеряет всю
силу и ни с кем не справится. Мы его выгоним, а таких, как он, у нас 70
человек, и мы с ними справимся, именно потому, что мы его выгоним!
Чекисты возражали, что вы все-таки теряете члена коллектива, у вас
пятно на коллективе, он пропадет. Им возражали коммунары: посмотрите на
такую-то колонию, на такую-то колонию, где нет дисциплины, сколько она
теряет в год. Там бежит в год 50%. Значит, если мы настаиваем так резко на
дисциплине, то потеря будет меньше, мы согласны его потерять, но зато
справимся с другими.
Спор шел долго, целый вечер. Наконец коммунары перестали возражать и
даже аплодировали хорошим речам чекистов. Но когда дело доходило до
голосования и председатель говорил: "Кто за то, чтобы выгнать Иванова?" -
все сразу поднимали руки. Опять бросали чекисты слово, опять убеждали, и я
видел по их лицам, что они улыбаются, потому что знают, что все равно
Иванова выгонят. И в 12 часов ночи постановили: выгнать именно так, как
постановили вчера, - открыть дверь и спустить с лестницы. Единственно,
чего мы добились, что не физически выгнать, а взять под стражу и отправить
в Харьков.
Так и выгнали. Конечно, потом я и другие приняли меры, чтобы Иванова
отправить в другую колонию, но чтобы никто не знал, так как когда через
год узнали об этом, то меня спрашивали, как это я нарушил постановление
общего собрания, - мы постановили выгнать, а он ходил и хлопотал.
Этот случай явился для меня толчком, после которого я долго думал, до
каких пор интересы коллектива должны стоять впереди интересов отдельной
личности. И сейчас я склонен думать, что предпочтение интересов коллектива
должно быть доведено до конца, даже до беспощадного конца - и в этом
случае будет настоящее воспитание коллектива и отдельной личности.