10.12.2014, НОВЫЕ ИСТОРИИ - ОСНОВНОЙ ВЫПУСК
НА СПОР...
Ну, кому интересно будет - найдет.
1. У нас это было аж в 1976-м году. Поселился к нам в общагу паренек - только что из ПТУ. Фотографией увлекался. Проявители там, закрепители, кассеты, бачки, фотопленки. Даже увеличитель - УПА, кажется, складной такой, в чемоданчик укладывается.
К тому времени мы как раз только-только переехали в новое общежитие - благоустроенное, девятиэтажное, секционное, практически в центре города. А д этого жили в Бараке, за городом. На Басандайке. (Кто прочитает и поймет о чем речь - милости прошу - bear957@yandex.ru). И мы с одним парнем, Андреем, студентом-заочником ТИАСУРА, до этого ТРИЭТА, еще в тех условиях занимались фотографией. У Андрея был ФЭД, у меня - Зенит, даже еще не с гелиосом, с индустаром. Ну и вся приблуда, конечно, была, даже увеличитель, кажется, Ленинград. Но на момент переселения получилось так, что весь этот арсенал хранился у меня в комнате, а Сережу - так звали выпускника ПТУ - поселили в комнату к Андрею.
Ну, Сережа и начал нам заливать про фотографию, про пленки, про светочувствительность, зернистость и так далее. Про выдержки и диафрагмы - само собой...
Доводилось встречать нынешних фотокоров, которые, имея хорошую электронику, ни малейшего представления не имеют о взаимосвязи этих трех параметров - выдержки, диафрагмы и резкости (глубины резкости) И ведь работают, даже в гламурных изданиях.
Ну а мы с Андрюхой попросту включили дурака. И с удовольствием слушали его объяснения. Да еще и подыгрывали, делая вид, что не всегда понимаем, о чем это он говорит.Каково же было его удивление, когда мы с Андрюхой, освоившись в новой общаге, в выходные - субботу и воскресенье - достали весь свой арсенал, отснятые за время переселения пленки, наладили в дУше лабораторию и занялись делом.
На Сережу было жалко смотреть... О том, что кроме выдержки, диафрагмы, пленок разной чувствительности и зернистости существуют еще такие понятия, как составы проявителей, которые позволяют эту зернистость регулировать, о том, что есть другие химические секреты фотографии (даже основные, стандартные вроде метолового и гидрохинонового)он и понятия не имел...
2. Намного позже было. Довелось мне побывать, пусть и недолго, но в местах заключения. Зря считают, что там все - отморозки и конченные люди. Я так всю жизнь буду благодарен осужденному в те годы на четырнадцать лет сравнительно молодорму парню, Гоше, который в первый же вечер, узнав, кто я по образованию, тут же взял меня в переплет, нагрузил работой по разборке дел и не дал мне расслабиться и закомплексовать. Вдобавок, когда меня переводили через пару дней отсидки в СИЗО с рассадки на хату (кто знает, тот поймет), он, как смотрящий за рассадкой, пусть по минимуму, но снабдил меня всем необходимым для первого времени. Да маляву запустил вдогонку. Так что на новой хате меня встречали уже совсем не как новичка.
И вот я на новой хате. Среди соседей - молодой парень, студент. Сто пятая. Сидит, разгадывает кроссворд. Не простой - анаграммный. Ну, коль после устройства на новом месте я оказался за общаком, грех было не спросить, не начать разговор, в общем. Парень критически оглядел меня и выдал фразу, которая потом на долгие годы нашей дружбы стала ключевой во всех наших тюремных воспоминаниях.
- Ты хоть знаешь, что такое анаграмма-то?
Когда познакомились ближе, а потом и сдружились, уже на свободе, хотя, надо сказать, редко такое бывает, чтобы тюремная дружба продолжалась после освобождения, Коля не раз повторял, что ему стыдно за эту высокомерную фразу.
Хотя правда, таких, как Коля и как Гоша, смотрящий за рассадкой, куда я попал в первый вечер заключения и на которого повесили аж несколько убийств, и в самом деле, в тех местах редко встретишь.
...А девочки из вчерашней истории - молодцы.Так проучить самоуверенного парня!
11 декабря 2014
Остальные новые истории
Меняется каждый час по результатам голосования2
Что собой представляют хохлы я понял в начале 2000-х годов, когда отдыхал в Крыму. Я снимал один из флигилей у хозяйки в Симеизе. Еще несколько флигилей снимали другие. Как то я предложил посилеть всем вместе с хозяйкой, купил вина, закуски, два килограмма пельменей. Среди отдыхающих был один хохол, похожий на Турчинова с иакой же ряхой. Он сварил обе пачки пельменей. Вся компания съела лишь полпачки пельменей около 0,5 кг, остальные 1,5 кг давился, но доел этот товарищ. Вот тогда я понял, что означает афоризм по отношению к хохлам: "Не сьим, так наподкусываю!"
Сдав наряд по смене, Зеныч помылся в душевой кабинке и с приятным чувством усталости от исполненной работы возвратился в родную казарму. Не торопясь, он переоделся в своё повседневное обмундирование и прикидывал, как лучше распорядиться свободным временем. Однако вместо заслуженного отдыха он попал на занятия по самоподготовке к политзанятиям. На такие занятия, как это и положено, личный состав взвода собирался в Ленинской комнате, где были развешены наглядные пособия и имелась небольшая библиотечка с работами классиков марксизма-ленинизма.
Тема сегодняшних занятий была ему знакома: «Теория классовой борьбы и основные движущие силы истории». Полгода тому назад на этот вопрос он уже ответил, тогда ещё студентом на экзамене по «Научному коммунизму». И даже больше, этот вопрос был краеугольным в его реферате «Развитие В. И. Лениным марксистской научной теории познания», который он с блеском зачитал на областной научной студенческой конференции. А в награду он получил диплом первой степени, восторги и обожание студенток-первокурсниц, и удостоился ироничного взгляда Эсфирь Эпштейн, преподавателя кафедры «Научный коммунизм», проводившей в его группе семинары по текущим темам.
И хотя взгляды на развитие классовой борьбы в России на рубеже 19-го и 20-го столетий и на основные движущие силы истории у Зеныча и у Эсфирь совпадали, желания углубить свои познания под руководством Эсфирь Эпштейн на дополнительных вечерних занятиях в методическом кабинете на кафедре «Научного коммунизма» у Зеныча не возникало. Это казалось ему делом скучным и бесперспективным.
«Да я лучше лишнюю партейку в преферанс сгоняю», - утешал себя Зеныч.
На семинарах по научному коммунизму Зенычу всегда люто хотелось спать, а сегодня в особенности, потому что накануне свою ночь он провёл в умывальнике на третьем этаже общежития № 2.
Спать рядом с Эсфирь Эпштейн для Зеныча было зазорно, поэтому, чтобы не уснуть, он загрузил себя исследовательским и математическим анализом состоявшейся накануне игры в преферанс.
В эту ночь определялся лучший преферансист второго факультета авиационного института. Встречались лидеры трёх различных школ и направлений этой увлекательной игры: Зеныч, Киса и Лым. Эта игра была неофициальной, договорились расписать «Ленинградку» по случаю, когда после занятий стояли в длинной очереди за пивом в буфете столовой «Три пескаря», расположенной возле трамвайного кольца в лесопарковой зоне.
Ближе к полуночи в умывальник из бытовки они принесли стол и три табуретки, на дверь умывальника повесили табличку «Закрыто на ремонт» и заперлись на швабру. По общему согласию окончательно решили расписать всё-таки «Ленинградку». Закрепили кнопками на столе лист бумаги, заранее расчерченный и припасённый для подобных случаев запасливым Кисой, оговорили правила и условия игры, кое-что (наиболее важное), чтобы избежать споров в процессе игры и при расчёте в конце, записали на том же листе, в самом центре.
Так тяжело Зенычу играть ещё не приходилось. С большим трудом ему удалось уползти на ноль, и то только благодаря Кисе, который в самом конце игры залетел на мизере на две взятки.
Эсфирь сидела за своим преподавательским столом и с интересом читала свежий номер журнала «Наука и религия». А Зеныч расположился у приоткрытого окна за столом напротив и смотрел прямо перед собой так пристально, будто бы видел её впервые в жизни – обидную не сыгранную "семерную" игру без двух своих, и силился понять, как это при игре в тёмную, вистующий Киса и пасующий Лым умудрились слямздить трефовый марьяж с прикрытием и украсть туза и короля по бубне. Зеныч в живую увидел в своих руках 10 карт, расположенных веером и считал: «Пять пик – четыре взятки (здесь он заложился на третью даму пик), туз и король по бубне – две взятки, марьяж трефовый (король и дама) с восьмёркой для прикрытия – ещё одна взятка»,- и сделал заказ:
-Семь первых.
Игра началась заходом Кисы с семёрки треф, Зеныч положил даму треф, а Лым ударил даму тузом, забрал свою первую взятку, и недолго думая зашёл в бубну. К огорчению Зеныча Киса оказался без бубны и ударил козырной восьмёркой пик, Зеныч безропотно отдал бубнового короля. Киса улыбаясь забрал эту взятку и радостно повторил заход в трефу, Зеныч положил короля и растерянно смотрел, как на него легла голая козырная дама пик Лыма. Как теперь понял Зеныч, в первом заходе на его даму треф ложился голый туз! Лыма не надо было учить, он продолжил раскрутку очередным заходом в бубну. Киса ударил козырной девяткой пик и забрал свою вторую взятку вместе с бубновым тузом Зеныча, затем трефовым валетом, завершая разгром "семерной" Зеныча, забрал его восьмёрку и свою третью взятку. У Зеныча на руках осталось пять пик – пять взяток! «Красиво раскрутили мельницу, негодяи!»,- объективно оценил он игру Кисы и Лыма в этом эпизоде и огорчился: «Как нехорошо, с горы, начинать игру!».
Зеныч продолжал скрупулёзно анализировать свои и сыгранные, и не сыгранные игры, а все его переживания и разочарования, огорчения и негодования, взлёты и падения перемешивались и чудесным образом излучались его глазами.
Семинарские занятия подходили к концу. Эсфирь с сожалением оторвалась от увлекательного чтения апрельского номера журнала «Наука и религия» и объявила студентам:
- Конспекты работ классиков марксизма-ленинизма сдать на проверку. А поможет мне их отнести ....,- и она запнулась, встретившись с глазами сидевшего напротив Зеныча: « Чего это он на меня так уставился?»
Глаза Зеныча манили и будоражили молодую и красивую женщину, ещё не успевшую разочароваться в жизни. Чтобы успокоить своё женское сердце, растревоженное этими напряжённо-грустными, страждущими, скорбными и в то же время просветлёнными глазами, ей настоятельно требовалось вспомнить, где же она могла видеть такие красивые глаза.
Эсфирь Эпштейн всегда добивалась желаемого. Прикрыв свои глаза пушистыми, в меру удлинёнными французской тушью ресницами, она передвигала красивые глаза Зеныча по волнам своей памяти, машинально перелистывая свежий апрельский номер журнала «Наука и религия». К её неудовольствию глаза Зеныча не подходили ни одному мужчине, когда- либо виденному ею и отложившемуся в её памяти. С досадой она подняла с глаз ресницы, убрала изящные, ухоженные пальчики с двадцать первой страницы журнала и поразилась увиденному: святой, изображённый на репродукции известной иконы Андрея Рублёва, большими выразительными глазами, наполненными страданиямии и невысказанной болью, строго смотрел на Эсфирь Эпштейн, смотрел глазами Зеныча.
Всё шло своим чередом. Зеныч удачно завершил сложнейший математический анализ ночной преферансной игры и доказательно пришёл к логическому выводу: Киса и Лым играли на одну руку, да и раздеть его они сговорились не вчера и не позавчера, а готовились основательно и зараннее обговорили стратегию и тактику предстоящей игры, разработали систему передачи информации жестами, мимикой, обусловленными фразами и т. д.
Зеныч победно улыбнулся и подмигнул залетевшему через открытое окно воробью, пристроившемуся на подоконнике поклевать хлебных крошек: «Вот такие, брат, дела!»
Эсфирь Эпштейн необоснованно занесла эту лукавую улыбку в свой актив и возмутилась: «Такой молодой, а уже и нахал! Ну, погоди!», обдала Зеныча уничтожающим взглядом и мстительно с расстановкой сказала:
- Именно вы, молодой человек, и поможете мне отнести конспекты ваших друзей в методический кабинет.
Понуро и тоскливо, сгибаясь под тяжестью конспектов с цитатами из работ классиков марксизма-ленинизма, абсолютно не обращая внимания на её самую малость кривые, а от этого ещё более привлекательные ножки, Зеныч, опустив голову вниз, внимательно отслеживал свой путь, чтобы невзначай не споткнуться, не упасть и не зашибить конспектами с цитатами из работ классиков впереди идущего преподавателя по научному коммунизму.
В методический кабинет Зеныч входил впервые. Осмотрелся, и поражённый обилием томов полных собраний сочинений классиков, заполнявших книжные полки от пола до потолка, растерянно развёл руками. Конспекты начали выпадать у него из рук и с грохотом посыпались на пол.
Эсфирь, хотя и была старше и опытнее Зеныча, растерянно испугалась и с закрытыми от страха глазами, ищя защиты, инстинктивно уткнулась лицом прямо ему в плечо. А у Зеныча, также инстинктивно, руки легли там, где надо, и он крепко и надолго прижал её к себе, и у него от её испуга и от запаха её волос закружилась голова. У каждой женщины волосы пахнут по своему, у Эсфирь они пахли лютиками.
Первой опомнилась Эсфирь, она упёрлась острыми кулачками в его грудь, легко выскользнула, и чтобы никто не помешал им проверять конспекты с цитатами классиков, заперла дверь на ключ. А Зеныч, с закрытыми глазами, продолжал обнимать пустоту и не успел среагировать на прозвучавшие один за другим два выстрела из карабина СКС из-под стола, застеленного красным кумачом, на котором стоял бронзовый бюст известного классика, обильно бородатого, но странным образом похожего на младшего сержанта Носулю.
- Доцент Сивальнев!- по ядовито-жёлтым штиблетам, не прикрытым красным кумачом, определил стрелявшего Зеныч. Это было последнее, что он успел подумать в этой жизни, от очередного выстрела вздрогнул и ....проснулся, открыл глаза и увидел родное и такое знакомое лицо младшего сержанта Носули. Продолжая идиотски улыбаться Носуля поднял правую руку вверх и резко опустил её вниз, со всего размаху ударяя указкой, сделанной из длинного эбонитового стержня, по пластиковому покрытию стола.Щелчок от удара с абсолютной точностью воспроизвёл звук выстрела из карабина СКС. Такой нехитрый манёвр Носуля применял вовсе не для забавы, а чтобы спать на занятиях по самоподготовке личному составу взвода не повадно было.
- Рядовой Зеныч! - насупился младший сержант Носуля и сурово сдвинул брови.
Зеныч нехотя встал и оказался на целую голову выше младшего сержанта Носули.
- Да сядьте же! – в голосе младшего сержанта Носули зазвучали явные нотки раздражения:
- О чём вы думаете, рядовой Зеныч?
- О женщине, товарищ младший сержант, - честно признался Зеныч, уютно устраиваясь на нагретой тёплым задом табуретке.
- Как?!- возмущённо изумился младший сержант Носуля,- когда в стране из-за небывалой засухи неурожай зерновых и зернобобовых и трудовое крестьянство при поддержке рабочего класса и советской интеллигенции ведёт на бескрайних полях нашей необъятной Родины героическую битву за урожай, когда братский Вьетнамский народ успешно отражает наглую агрессию американских империалистов, когда не менее братский Кубинский народ на острове Свободы не менее успешно строит реальный социализм, когда весь личный состав взвода изучает теорию классовой борьбы и основные движущие силы истории, - младший сержант Носуля повертел головой по сторонам и взял с соседнего стола у рядового Раджабова засаленную книгу в тёмно-бордовом переплёте с тиснёнными золотистыми буквами на обложке.
Без очков он читал очень плохо, а носить очки, при его командирской должности, считал неприличным, как всегда близоруко прищурился и золотистые буквы, хотя и засаленные, и затёртые, с большим трудом поддались прочтению: «Матерный кретинизм». Такое название книги повергло Носулю в состояние глубокой задумчивости, а думать он не любил, поэтому он уважительно посмотрел на рядового Раджабова, учителя начальных классов из Самарканда, но обратился к его соседу в очках, с толстенными стёклами, как у перископа подводной лодки:
- Ефрейтор Жиц, будьте любезны, прочтите название и автора, пожалуйста.
Григорий Иосифович Жиц, выпускник Саратовского инженерно-экономического института, без пяти минут кандидат технических наук, призванный в армию на один год, времени даром не терял и здесь: это была его собственная книга, которую он прихватил на службу, что-бы подготовиться к экзамену на кандидатский минимум по философии, ответил не глядя:
- В. И. Ленин, «Материализм и эмпериокритицизм».
Младший сержант Носуля, не смущаясь, продолжил нравоучительный монолог:
- Так вот, когда даже рядовой Раджабов конспектирует «Материализм и эмпериокритицизм», вы, рядовой Зеныч, думаете о женщинах! И не стыдно вам, рядовой Зеныч?
Нельзя сказать, что такое словосочетание в названии книги шокировало младшего сержанта Носулю, он просто не понял его, но был шибко доволен собой. Он сделал это: произнёс трудно-читаемое и трудно-произносимое «Материализм и эмпериокритицизм»!
- Я к вам обращаюсь, рядовой Зеныч,- младшего сержанта Носулю явно раздражала скучная физиономия не выспавшегося рядового Зеныча.
- А я об них завсегда думаю, товарищ младший сержант! О женщинах думать не стыдно,- лихо отрапортавал Зеныч и вспомнил Эсфирь Эпштейн, её изящные ножки, самую малость, ну чуточку кривые, и от этого ещё более привлекательные и притягательные, застенчиво улыбнулся и убедительно подвёл итог:
- Женщины – основная движущая сила истории. Великая сила!
Тема сегодняшних занятий была ему знакома: «Теория классовой борьбы и основные движущие силы истории». Полгода тому назад на этот вопрос он уже ответил, тогда ещё студентом на экзамене по «Научному коммунизму». И даже больше, этот вопрос был краеугольным в его реферате «Развитие В. И. Лениным марксистской научной теории познания», который он с блеском зачитал на областной научной студенческой конференции. А в награду он получил диплом первой степени, восторги и обожание студенток-первокурсниц, и удостоился ироничного взгляда Эсфирь Эпштейн, преподавателя кафедры «Научный коммунизм», проводившей в его группе семинары по текущим темам.
И хотя взгляды на развитие классовой борьбы в России на рубеже 19-го и 20-го столетий и на основные движущие силы истории у Зеныча и у Эсфирь совпадали, желания углубить свои познания под руководством Эсфирь Эпштейн на дополнительных вечерних занятиях в методическом кабинете на кафедре «Научного коммунизма» у Зеныча не возникало. Это казалось ему делом скучным и бесперспективным.
«Да я лучше лишнюю партейку в преферанс сгоняю», - утешал себя Зеныч.
На семинарах по научному коммунизму Зенычу всегда люто хотелось спать, а сегодня в особенности, потому что накануне свою ночь он провёл в умывальнике на третьем этаже общежития № 2.
Спать рядом с Эсфирь Эпштейн для Зеныча было зазорно, поэтому, чтобы не уснуть, он загрузил себя исследовательским и математическим анализом состоявшейся накануне игры в преферанс.
В эту ночь определялся лучший преферансист второго факультета авиационного института. Встречались лидеры трёх различных школ и направлений этой увлекательной игры: Зеныч, Киса и Лым. Эта игра была неофициальной, договорились расписать «Ленинградку» по случаю, когда после занятий стояли в длинной очереди за пивом в буфете столовой «Три пескаря», расположенной возле трамвайного кольца в лесопарковой зоне.
Ближе к полуночи в умывальник из бытовки они принесли стол и три табуретки, на дверь умывальника повесили табличку «Закрыто на ремонт» и заперлись на швабру. По общему согласию окончательно решили расписать всё-таки «Ленинградку». Закрепили кнопками на столе лист бумаги, заранее расчерченный и припасённый для подобных случаев запасливым Кисой, оговорили правила и условия игры, кое-что (наиболее важное), чтобы избежать споров в процессе игры и при расчёте в конце, записали на том же листе, в самом центре.
Так тяжело Зенычу играть ещё не приходилось. С большим трудом ему удалось уползти на ноль, и то только благодаря Кисе, который в самом конце игры залетел на мизере на две взятки.
Эсфирь сидела за своим преподавательским столом и с интересом читала свежий номер журнала «Наука и религия». А Зеныч расположился у приоткрытого окна за столом напротив и смотрел прямо перед собой так пристально, будто бы видел её впервые в жизни – обидную не сыгранную "семерную" игру без двух своих, и силился понять, как это при игре в тёмную, вистующий Киса и пасующий Лым умудрились слямздить трефовый марьяж с прикрытием и украсть туза и короля по бубне. Зеныч в живую увидел в своих руках 10 карт, расположенных веером и считал: «Пять пик – четыре взятки (здесь он заложился на третью даму пик), туз и король по бубне – две взятки, марьяж трефовый (король и дама) с восьмёркой для прикрытия – ещё одна взятка»,- и сделал заказ:
-Семь первых.
Игра началась заходом Кисы с семёрки треф, Зеныч положил даму треф, а Лым ударил даму тузом, забрал свою первую взятку, и недолго думая зашёл в бубну. К огорчению Зеныча Киса оказался без бубны и ударил козырной восьмёркой пик, Зеныч безропотно отдал бубнового короля. Киса улыбаясь забрал эту взятку и радостно повторил заход в трефу, Зеныч положил короля и растерянно смотрел, как на него легла голая козырная дама пик Лыма. Как теперь понял Зеныч, в первом заходе на его даму треф ложился голый туз! Лыма не надо было учить, он продолжил раскрутку очередным заходом в бубну. Киса ударил козырной девяткой пик и забрал свою вторую взятку вместе с бубновым тузом Зеныча, затем трефовым валетом, завершая разгром "семерной" Зеныча, забрал его восьмёрку и свою третью взятку. У Зеныча на руках осталось пять пик – пять взяток! «Красиво раскрутили мельницу, негодяи!»,- объективно оценил он игру Кисы и Лыма в этом эпизоде и огорчился: «Как нехорошо, с горы, начинать игру!».
Зеныч продолжал скрупулёзно анализировать свои и сыгранные, и не сыгранные игры, а все его переживания и разочарования, огорчения и негодования, взлёты и падения перемешивались и чудесным образом излучались его глазами.
Семинарские занятия подходили к концу. Эсфирь с сожалением оторвалась от увлекательного чтения апрельского номера журнала «Наука и религия» и объявила студентам:
- Конспекты работ классиков марксизма-ленинизма сдать на проверку. А поможет мне их отнести ....,- и она запнулась, встретившись с глазами сидевшего напротив Зеныча: « Чего это он на меня так уставился?»
Глаза Зеныча манили и будоражили молодую и красивую женщину, ещё не успевшую разочароваться в жизни. Чтобы успокоить своё женское сердце, растревоженное этими напряжённо-грустными, страждущими, скорбными и в то же время просветлёнными глазами, ей настоятельно требовалось вспомнить, где же она могла видеть такие красивые глаза.
Эсфирь Эпштейн всегда добивалась желаемого. Прикрыв свои глаза пушистыми, в меру удлинёнными французской тушью ресницами, она передвигала красивые глаза Зеныча по волнам своей памяти, машинально перелистывая свежий апрельский номер журнала «Наука и религия». К её неудовольствию глаза Зеныча не подходили ни одному мужчине, когда- либо виденному ею и отложившемуся в её памяти. С досадой она подняла с глаз ресницы, убрала изящные, ухоженные пальчики с двадцать первой страницы журнала и поразилась увиденному: святой, изображённый на репродукции известной иконы Андрея Рублёва, большими выразительными глазами, наполненными страданиямии и невысказанной болью, строго смотрел на Эсфирь Эпштейн, смотрел глазами Зеныча.
Всё шло своим чередом. Зеныч удачно завершил сложнейший математический анализ ночной преферансной игры и доказательно пришёл к логическому выводу: Киса и Лым играли на одну руку, да и раздеть его они сговорились не вчера и не позавчера, а готовились основательно и зараннее обговорили стратегию и тактику предстоящей игры, разработали систему передачи информации жестами, мимикой, обусловленными фразами и т. д.
Зеныч победно улыбнулся и подмигнул залетевшему через открытое окно воробью, пристроившемуся на подоконнике поклевать хлебных крошек: «Вот такие, брат, дела!»
Эсфирь Эпштейн необоснованно занесла эту лукавую улыбку в свой актив и возмутилась: «Такой молодой, а уже и нахал! Ну, погоди!», обдала Зеныча уничтожающим взглядом и мстительно с расстановкой сказала:
- Именно вы, молодой человек, и поможете мне отнести конспекты ваших друзей в методический кабинет.
Понуро и тоскливо, сгибаясь под тяжестью конспектов с цитатами из работ классиков марксизма-ленинизма, абсолютно не обращая внимания на её самую малость кривые, а от этого ещё более привлекательные ножки, Зеныч, опустив голову вниз, внимательно отслеживал свой путь, чтобы невзначай не споткнуться, не упасть и не зашибить конспектами с цитатами из работ классиков впереди идущего преподавателя по научному коммунизму.
В методический кабинет Зеныч входил впервые. Осмотрелся, и поражённый обилием томов полных собраний сочинений классиков, заполнявших книжные полки от пола до потолка, растерянно развёл руками. Конспекты начали выпадать у него из рук и с грохотом посыпались на пол.
Эсфирь, хотя и была старше и опытнее Зеныча, растерянно испугалась и с закрытыми от страха глазами, ищя защиты, инстинктивно уткнулась лицом прямо ему в плечо. А у Зеныча, также инстинктивно, руки легли там, где надо, и он крепко и надолго прижал её к себе, и у него от её испуга и от запаха её волос закружилась голова. У каждой женщины волосы пахнут по своему, у Эсфирь они пахли лютиками.
Первой опомнилась Эсфирь, она упёрлась острыми кулачками в его грудь, легко выскользнула, и чтобы никто не помешал им проверять конспекты с цитатами классиков, заперла дверь на ключ. А Зеныч, с закрытыми глазами, продолжал обнимать пустоту и не успел среагировать на прозвучавшие один за другим два выстрела из карабина СКС из-под стола, застеленного красным кумачом, на котором стоял бронзовый бюст известного классика, обильно бородатого, но странным образом похожего на младшего сержанта Носулю.
- Доцент Сивальнев!- по ядовито-жёлтым штиблетам, не прикрытым красным кумачом, определил стрелявшего Зеныч. Это было последнее, что он успел подумать в этой жизни, от очередного выстрела вздрогнул и ....проснулся, открыл глаза и увидел родное и такое знакомое лицо младшего сержанта Носули. Продолжая идиотски улыбаться Носуля поднял правую руку вверх и резко опустил её вниз, со всего размаху ударяя указкой, сделанной из длинного эбонитового стержня, по пластиковому покрытию стола.Щелчок от удара с абсолютной точностью воспроизвёл звук выстрела из карабина СКС. Такой нехитрый манёвр Носуля применял вовсе не для забавы, а чтобы спать на занятиях по самоподготовке личному составу взвода не повадно было.
- Рядовой Зеныч! - насупился младший сержант Носуля и сурово сдвинул брови.
Зеныч нехотя встал и оказался на целую голову выше младшего сержанта Носули.
- Да сядьте же! – в голосе младшего сержанта Носули зазвучали явные нотки раздражения:
- О чём вы думаете, рядовой Зеныч?
- О женщине, товарищ младший сержант, - честно признался Зеныч, уютно устраиваясь на нагретой тёплым задом табуретке.
- Как?!- возмущённо изумился младший сержант Носуля,- когда в стране из-за небывалой засухи неурожай зерновых и зернобобовых и трудовое крестьянство при поддержке рабочего класса и советской интеллигенции ведёт на бескрайних полях нашей необъятной Родины героическую битву за урожай, когда братский Вьетнамский народ успешно отражает наглую агрессию американских империалистов, когда не менее братский Кубинский народ на острове Свободы не менее успешно строит реальный социализм, когда весь личный состав взвода изучает теорию классовой борьбы и основные движущие силы истории, - младший сержант Носуля повертел головой по сторонам и взял с соседнего стола у рядового Раджабова засаленную книгу в тёмно-бордовом переплёте с тиснёнными золотистыми буквами на обложке.
Без очков он читал очень плохо, а носить очки, при его командирской должности, считал неприличным, как всегда близоруко прищурился и золотистые буквы, хотя и засаленные, и затёртые, с большим трудом поддались прочтению: «Матерный кретинизм». Такое название книги повергло Носулю в состояние глубокой задумчивости, а думать он не любил, поэтому он уважительно посмотрел на рядового Раджабова, учителя начальных классов из Самарканда, но обратился к его соседу в очках, с толстенными стёклами, как у перископа подводной лодки:
- Ефрейтор Жиц, будьте любезны, прочтите название и автора, пожалуйста.
Григорий Иосифович Жиц, выпускник Саратовского инженерно-экономического института, без пяти минут кандидат технических наук, призванный в армию на один год, времени даром не терял и здесь: это была его собственная книга, которую он прихватил на службу, что-бы подготовиться к экзамену на кандидатский минимум по философии, ответил не глядя:
- В. И. Ленин, «Материализм и эмпериокритицизм».
Младший сержант Носуля, не смущаясь, продолжил нравоучительный монолог:
- Так вот, когда даже рядовой Раджабов конспектирует «Материализм и эмпериокритицизм», вы, рядовой Зеныч, думаете о женщинах! И не стыдно вам, рядовой Зеныч?
Нельзя сказать, что такое словосочетание в названии книги шокировало младшего сержанта Носулю, он просто не понял его, но был шибко доволен собой. Он сделал это: произнёс трудно-читаемое и трудно-произносимое «Материализм и эмпериокритицизм»!
- Я к вам обращаюсь, рядовой Зеныч,- младшего сержанта Носулю явно раздражала скучная физиономия не выспавшегося рядового Зеныча.
- А я об них завсегда думаю, товарищ младший сержант! О женщинах думать не стыдно,- лихо отрапортавал Зеныч и вспомнил Эсфирь Эпштейн, её изящные ножки, самую малость, ну чуточку кривые, и от этого ещё более привлекательные и притягательные, застенчиво улыбнулся и убедительно подвёл итог:
- Женщины – основная движущая сила истории. Великая сила!
Самый смешной анекдот за 03.12:
Ничто так не возмущает простого российского человека, как коррупция, кумовство и запредельное лицемерие высших государственных чиновников. В США.