Повторные истории

Однажды где-то в начале 2000-х в стране моей студенческой юности настало
Первое мая. Но не то Первое мая, к которому привыкли вы – день труда и
мира с красными гвоздиками и дешевым портвейном. У прогрессивной
киевской молодежи моей юности Первое мая ассоциировалось токи с днем
рождения замечательного и веселого парня, патологически неординарного
человека, моего лучшего друга –
Шурика, на тот момент студента КПИ.
Тут, пожалуй, необходимо лирично отступить от непосредственного сухого
изложения событий. Цветастую неординарность Шурика надо бы не менее
пестро проиллюстрировать.
И так иллюстрация №1:
После внезапного исчезновения из дома на двое суток Саныч, в ту пору
десятиклассник, наконец звонит маме. Происходит следующий диалог:
– Мама, это я, ваш сын.
– Саша! Я тебя убью! Где ты был??
– Мам, извини. Я просто пошел проводить девушку с дискотеки и
задержался. – Саша! Половая жизнь в твоем возрасте, безусловно,
необходима, но ты ведь не станешь отрицать тот факт, что ровно за сто
лет до твоего рождения твой тезка Александер Грейам Белл изобрел телефон
и это изобретение до сих пор активно используется для передачи
информации на расстоянии? Позвонить ты мог, так тебя растак?
– Ну, дело в том, что я не сразу разобрался, как отсюда позвонить. Мам,
я собственно что тебя хотел попросить – ты не могла бы сделать небольшой
денежный перевод в Ростов-на-Дону? Я как раз там. В смысле тут. И
хотелось бы назад, домой, в Москву попасть все-таки. Ну, так получилось
– не мог же я не проводить девушку.
– Саша, у меня устойчивое подозрение, что мы с твоим отцом вырастили
ИДИОТА
Иллюстрация №2:
На военной кафедре Шурику сделали замечание касательно длины его волос и
неаккуратно повязанного галстука. На следующий день на кафедру вошел
маршем абсолютно лысый Шурик. Военрук хотел было похвалить его за
радение, но что-то его остановило. Возможно, тот факт, что наш герой был
одет в арендованную у приятеля-энтузиаста Немецкую форму СС образца 1943
года.
Впрочем, иллюстрировать эту ""многограненую"" личность можно бесконечно.

Так вот. Мало того, что Шурик сам по себе был человеком уникальным во
всех проявлениях своей бьющей через край (и все больше по головам
окружающих) энергетики, так и друзья у него все были типа меня –
алкоголики (студенты то бишь). И Шурик прекрасно осознавал, что раз
поздравлять его придут семь в разной степени буйных студентов (алкашей
то бишь), то вариант отмечания в квартире отпадал сразу. И вот тут-то и
пришла ему непосредственно в голову щастливая мысль отметить ДР за
пределами МКАДа, дабы сократить количество потенциальных жертв и
разрушений (боже, как он ошибался!). Пару месяцев назад он слышал краем
уха о том, как несколько ребят с курса постарше ездили в некий дом
отдыха со звучным названием "Клязьма" и остались весьма довольны кудряво
проведенным временем. То, что под этим разумелось, ему было неизвестно,
но он догадывался, что пьют на всех курсах примерно одинаково. Идея
состояла в том, чтобы рвануть в субботу в ДО, зажечь на берегу
одноименной с ДО реки, а ближе к утру потерять сознание в предварительно
снятых номерах. У приглашенной алкашни идея нареканий не вызвала. Более
того, она вызвала нездоровый ажиотаж и слюноотделение (на свежем
воздухе-то водочка проскальзывает изящнее). Итак, все предвещало
праздник.

Глава 1 (ознакомительная): Явление Грибоффа
Пожалуй, стоит на пару рюмок остановится на процессе сборов перед
поездкой. Приглашены были семеро: Оом, Паша, Толик, Йурра (студенты
первого курса ИнЯза), а также Пятибратор, Женич и Грибофф (студенты
второго курса МГИМО). Все друг друга прекрасно знали за исключением
персонажа под ником Грибофф, которого хорошо знал только Шурик.
Надо сказать, что не все заинтересованные стороны подошли к ДР в
достойном праздника состоянии. Шестеро из участников мероприНятия были
поначалу совершенно свинским образом трезвы и выспамшись. Однако
праздничность обстановки была чудесным образом спасена фееричным
появлением этого самого Грибоффа. Дело было так.
Шестерка основы томилась посередь платформы метро в ожидании, когда уже
нальют, и разминалась 9-ой Балтикой. Вскоре из метровагона выскочил и
без выпивки вечно веселый и заводной именинник. На нем были вычищенные
до блеска дорогущие ботинки, не менее дорогие бархатистые джинсы
Труссарди, отутюженная белая рубашка и новенькая кожаная куртка поверх –
Саша собрался на природу. В одной руке у него было огромное ведро,
полное кровавых куриных окорочков, в другой –спортивная сумка с
двадцатью бутылками водки – Саша к природе подготовился.
Подошедши к ожидающим, он задорно молвил:
– Асиеко сие*, друзья мои! Я смотрю все в сборе. Великолепно, ех-хо-хо!
– иногда Саша напоминал Доктора Ливси из мультика.
– Не, не все. Грибоффа нету.
– Что это вы такое говорите? Аааа, разыгрываете? Вот же он, свет очей
моих, мин херц!
Ребята обернулись и обнаружили на соседней скамейке распластанное тело,
верхняя часть которого была заботливо прикрыта относительно свежей
газетой "Frankfurter Allgemeiner". Из-под газеты раздавалось мирное,
безотносительно несвежее похрапывание.
Грибофф пил четвертый день. Эту ночь он провел в близлежащем кафе
"Звездочка" за (под) одним столом с сотрудниками нигерийского спецназа,
прибывшими в Москву для совершения тренировочных прыжков с парашютом и
без. На третьей бутылке Грибофф все-таки убедил черных, как Мукунка,
пацанов в малиновых беретах в необходимости участия его друга Шурика в
прыжках. Это был его подарок Саше на ДР. (Спустя две недели с аэродрома
в Тушино поднимется вертолет с пятью иссиня-черными нигерийцами и
иссиня-щастливым Шуриком на борту. Но это уже совсем другая история.)
Шурик подошел к скамейке и, нагнувшись над газетой, изучил заголовки
первой полосы. Удовлетворившись и проникшись прочитанным, – хотя вторым
его языком был в отличие от Грибоффа не немецкий, а испанский, – заорал
он, тем не менее, над телом, аки Геббельс на трибуне:
– Дойчланд юбер аллес, мон коросон! Дарф ищ мит иннен танцен**? – Яволь,
майн фюрер! – мгновенно отреагировало тело из-под газеты, – Музыку! Ун
пассито байланте, Мария! *** Белый танец!
Грибофф плавным движением отбросил газету, Шурик оторвал его бренные
чресла и остальную требуху от скамьи (Грибофф Павел Александрович, метр
восемьдесят девять, сто четыре килограмма) и они закружились по
платформе в танце – это был гибрид танго, вальса и нижнего хип-хопа. Во
время танца никто не пострадал.
Таким образом, все были в сборе, и дружная компания, разлепив танцующих,
направилась к маршрутке, что должна была доставить их в номера.
* – вьетнамское приветствие
** – (нем.) Можно вас пригласить на танец?
*** – (исп.) А ну-ка, шажок в сторону, Мария! ©Рикки Мартин


Глава 2 (дорожная): Грибофф и девушки
В маршрутке солировал Грибофф. Обособленно сидя рядом с водителем, он
постоянно обращался к остальным через головы двух случайных попутчиц –
вполне благочестивых на вид (то есть вид их благ был в чести у наших
героев) девиц половосозрелого возраста – с умилительными высказываниями
следующего недержания:

– Сань, а скока водки? Двадцать? Куда смотрела твоя мама?? Ей что
наплевать на твое здоровье? Нам же не хватит на опохмел!
– А блевательные пакетики взяли? Нет? Саш, ну ты же знаешь, как я не
люблю прочищать сантехнические узлы на утро! Вот помнишь, как мы Блэк
Лэйбл просроченными пельменями закусывали? А вот я тебе щас напомню наши
полеты на радужных струях!. (И напомнил. В подробностях.)
– Ну я и грю этому нигерийцу, мол, вот ты хоть андерстэнд черной своей
башкой, в чем первопричина расовой неприязни? А в том, что у вас,
негров, член больше, а у нас, белых – мозг! Вот и завидуем друг другу. А
ведь последние статистические данные по черный членам... (Далее он развил
тему.)
Сии лиричные сентенции приводили дам в нервенный трепет и заставляли их
еще недавно румяные лица сменять светофороподобным образом цвета самых
эксклюзивных оттенков. Что касается добро-молодцев, то они, сперва было
собравшись проявить здоровый интерес к юным кокоткам, с легким
разочарованием осознали, что теперь им ничего не светит и направили весь
свой интерес на остатки Балтики. Особенно расстроился Оом – одна из
девушек ему весьма приглянулась. Тогда он еще не подозревал, что это не
последняя их встреча в ближайшие сутки (а лучше бы последняя!).
Кульминацией выступления Грибоффа, явилась следующая экстремальная
фраза, надолго ставшая эталоном тематики разговора при дамочках:
– Блин, я уже четыре дня душ не принимал. У меня уже даже волосы в жопе
слиплись. И если бы я щас принялся серить, то все гавно разрезалось бы
напополам.
Тут уж нещастные девушки не выдержали и выразили вполне легитимное
возмущение.
На что тут же получили в ответ от сабжа:
– Милые мои, женщины, подобная слабо мотивированная агрессия с вашей
стороны вполне объяснима. Отсутствие регулярной половой жизни и плохая
экология способны заставить нервничать кого угодно. В этой связи
предлагаю сперва поправить экологию – у нас тут есть с собой чем
продезинфицировать, после чего погрязнем в радостях орального секса. Как
вы на это смотрите, расписные? Нет, позвольте, никакой я не козел,
просто я непосредственен, а вы зашорены. Не спешите распинать человека
моралью, ибо что такое мораль, как ни лицемерная условность большинства,
враждебная всему истинно искреннему в полный голос лишь при свете дня,
но без зазрений попираемая чуть только стемнеет и речь поведется
шепотом...

Сей дивный эксцентрично-философический монолог продолжался и развивался
Грибоффом вплоть до момента ретирования измученных демагогией дамочек из
маршрутки. Во след им разочарованным бархатным баритоном прозвучало
сакраментальное:
– Куда ж вы, бляди, я не кончил! – Грибофф не чурался резких смен стиля...



Глава 3 (процедурная): Заселение
Долго ли, коротко ли – добрались-таки до номеров и в бодром расположении
духа (благо пивом накачались уже изрядно) приступили к процедуре
заселения.
Ознакомившись с вариантами предлагаемых апартаментов, ребятушки решили
взять два роскошных двухместных номера с удобствами в коридоре (то бишь
по четвертинке номера на брата и одним гальюном на всех), расположенных
в дальнем конце самого незаселенного корпуса:
– Песни петь будем. Красивые, громкие, – с добродушной улыбкой пояснил
Шурик столь отшельнический выбор на ресепшине.
– Только хороводы не водите, – отреагировала работница ресепшина, – за
порчу имущества взимаем штрафы.
– А почем стоит окно разбить? – тут же осведомился Грибофф, – Видите ли,
я страдаю метеоризмом и мне по ночам бывает душно, а встать с кровати я
не всегда бываю в силах...
– Коллега шутит, – продолжая жизнерадостно улыбаться, прервал друга
Шурик и уверенным жестом протянул свой и Оом"ов паспорта в залог. Оом
печально проводил свой паспорт взглядом, еще печальнее посмотрел на
Грибоффа, открывающего очередную Балтику глазной впадиной, и стал
прикидывать, скока у него денег на выкуп паспорта.
Заселение в номера прошло стремительно и равнодушно. Все побросали
лишние вещи и тут же рванули на природу, манящую весенними ароматами
вино-водочной продукции.
Быстренько добежали до речки, расположились у кострища, запалили огонек
и
разлили по стаканам. И понеслась родимая...

Глава 4 (самая короткая): Шахматная зарисовка
Прошло четыре часа беспрерывных возлияний. Бревно. Батл водки. Шахматная
доска.
Напряженнейший матч Грибофф - Оом. Эндшпиль. Грибоффу шах. Он долго
думает. Очень долго. На лице видна чудовищной мощности работа мысли.
Взгляд сосредоточен на правом дальнем углу доски, где черный ферзь
грозит повыебать белого монарха. По внезапно сдвинувшимся бровям видно,
что Грибоффа вдруг посетила некая идея. Идея немедленным образом
имплементируется. Cо словами "Извините, я беру тайм-аут", Грибофф резким
движением перегибается через бревно и истошно йогуртизирует. Долго и
тщательно. По окончании сего медитативного процесса он степенно
разгибается с вопросом: "Чей ход, коллега?.. "
Впрочем, пора переходить к основным событиям.
Глава 5 (еще более спортивная): Тачдаун
Шурик, Пятибратор, Толик и Паша устроили игрища в американский футбол –
МГИМО против ИнЯза. В качестве мяча была полная двухлитровая бутыль
пива. Рубились не на шутку. Особенно азартно играл Шурик. Будучи
человеком, ненавидящим проигрывать, он крушил противника с маниакальной
устремленностью – догонял соперника даже если тот уже был без
мяча-бутыли и припечатывал о землю.
Соперником этим, как правило, оказывался Паша. Вот и сейчас он в
очередной раз
отлипал от почвы после столкновения с Саней. Но и Паша тоже был парнем
упрямым...
Оом, мирно хрустя огурцом, наблюдал за пьяно-спортивной баталией. Вдруг
его
внимание привлекла парочка, приближающаяся по тропинке вдоль берега.
Очень
фигуристая и симпатишная девчонка шла вместе со своей бабушкой. Напрягши
мутный
взгляд, Оом узнал девушку – она! Та, что была в маршрутке! На этот раз
девушка
показалась Оом"у настолько ослепительной (внутри уже плескались 400
грамм), что
он в шоке приостановил процесс пережевывания огурца и вперился в нее
бесстыдным
взглядом. Девушка поймала на себе взгляд, посмотрела на Оома с огурцом в
руке и
мило улыбнулась. Реагируя на ее улыбку, тот мощным глотательным
движением
освободил ротовую полость от останков зеленого овоща и уверенной
походкой в
предвкушении знакомства, которому валявшийся у костра Грибофф помешать
уже не
мог, направился к внучке. На ходу он решал в уме, какой вариант первой
фразы
скорее сработает в его пользу – ""А хотите огурец? "" или ""А хотите
водки? ""...
Обгоняя Оома, к реке на всех перегарных парах пронесся Паша. В руках он

судорожно сжимал бутыль и, будучи преисполненный жгучего желания
все-таки
заработать наконец несколько очков для своей команды, улепетывал от
Шурика что
есть сил. И кажется, ему это удавалась – Шурику уже порядком дало по
шарам, и он
преследовал соперника весьма затейливым зигзагом. Чувствуя близкую
удачу, Паша
еще ускорился и выбежал на берег...
Бабушка с внучкой поравнялись с поляной. Внучка шла чуть впереди. И как
шла!
Плыла! – по крайней мере, так казалось Оом"у. Она просто-таки парила в
лучах
весеннего солнца, являя собой жизнеутверждающую, красочную картину. Но
тут в
живописном кадре появился не менее красочный и жизнеутверждающий Паша.
Добежав
до песка, он резко затормозил в паре метрах от бабули и внучки и, не
замечая
никого и ничего в своем пьяном триумфе, с победоносным воплем ""Тачдаун,

бля!!! "" со всей дури ебнул бутыль оземь...
Внучка отскочила вовремя – подобно снаряду, бутыль разорвало от удара о
камень,
и пивные струи мощнейшего напора неумолимо обрушились на не отскочившую

старушку. Вид пивной пены, пузырящейся на носу у бабушки, так поразил
Пашу, что
он в испуге сделал шаг назад, отступая под ее ласковым взглядом. При
этом,
оступившись о корягу, он совестливо плюхнулся на пятую точку. Внучка
было
открыла рот для произнесения обличительной и полной праведного гнева
тирады, но
так и замерла с открытым органом речи – через голову Паши на нее летел
Шурик,
наконец настигший противника...
На этот раз отскочила бабуля. Внучка была так впечатана неуправляемым
телом
Шурика в одиноко стоящее позади нее дерево, что когда, она сползла по
стволу
вниз, на коре остался рельефный отпечаток ее силуэта. Тут уже для
обвинительной
речи открыла рот старушка. Но и ей было не суждено заговорить первой. От
удара о
ствол дерева из его ветвей вывалился явно провисевший там уже не один
год
рыбацкий сапог. Раздалось глухое ""шмяк! "" – обувка попала бабуле
аккурат
каблуком в темень, – и старушка, крякнув, осела рядом с внучкой...

Глава 6 (разговорная, промежуточная): Куриный расизм
(Паша):
– Хорошо старушка с крепким кумполом попалась. А то я думал все, кранты!

(Оом):
– Убийцы. Вы убили мою мечту. Это была девушка моей жизни.
(Толик):
– Ты щас о которой из двух?
(Оом):
– О той, от которой мне остался лишь силуэт на стволе сего
замечательного древа, плодоносящего сапогами. Посмотрите, какие формы.
Какие линии... (Шурик):
– Да, сапог и вправду скроен ладно.
(Оом):
– Юмористы, бля. Сапог! Щастья... Щастья меня лишили, изверги. Ненавижу
вас.
(Толик):
– Да лана те. Давай лучше в горлишко запустим. Смажем печаль твою.
(Оом):
– Предложение считаю пошлым и несвоевременным.
(Толик):
– Не понял?!
(Оом):
– Я грю, наливайте. Но знайте - я вас презираю.
(Паша):
– Ну, за душевные порывы!
(Женич):
– Кстати о

... текст обрезан т. к. он больше 16384 знаков