Остальные новые истории

Цифры, которые указаны на ценниках в церкви — всего лишь предполагаемый размер пожертвований. Услуги церкви стоят ровно столько, сколько прихожанин в состоянии за них заплатить. Эти деньги — добровольные пожертвования. Нет денег — ничего страшного, перед Богом все равны. Но многие люди об этом не знают, а в некоторых храмах предпочитают лишний раз об этом не напоминать.

Тогда почему в церквях творится такое? Знакомая недавно рассказывала. Хотела заказать три молебна в церкви за своих в День Златоуста (3 х 500 руб.), ей не хватало всего лишь 5 рублей.
Так ей насчёт третьего молебна отказали. Мол, надо ровно 500 руб.
Она психанула и не заказала ни одного. Сказала: "Ноги моей там больше не будет".

Ниагарик

-Товарищи писатели, сегодняшнее наше заседание посвящено творчеству самого плодовитого пистолетописца современности,- Гарику Онаньеву. Oн к нам пожаловал с переполненным собранием муаров, которые он нам любезно согласился прочитать. Порукоплещем же ему, он находится на самом верхнем ярусе со своими муарами!
-Данунах чего его приветствовать, в его диалогах сплошная вода!
-Господа, нет проблем, сейчас пожарные рукава засучу и отожму!
-Эй, наверху, поматывай!

Продолжение следует...

Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/

Глава третья
— В расстановке приоритетов важно наличие цели. Потом выбираем соответствующие ей средства. Которые — опять же, до определённого уровня — сами по себе являются целью.
— Антон Георгиевич, вы меня, ненароком, не путаете?
— Нет, Сан Саныч, путаницы никакой. Вот к примеру… э-э… У тебя дача есть?
— Нету.
— За грибами, на рыбалку ездишь?
— При наличии свободного времени.
— Каким способом?
— Колёса есть. Ведро с гайками, пока служит.
— Теперь представь себе какого-нибудь безлошадного. Машину купить — цель, права купить, в смысле получить — цель. Когда всё пройдено, — они всего лишь средства.
— Ясненько–понятненько… А не бывает так, что человек выбрал цель, достойную — кроме шуток, потом раз! — а это средство!
— Бывает–бывает, ещё как бывает. И чтоб не плутать с фонарём да при ясном свете, надо книжки читать правильные, а не только те, что нравятся.
— Посоветуйте что-нибудь на бедность души моей… и образования.
— Всяких нахалюг видел, сам нахалом был… Но что б вот так!… Чему на журфаке учат?…
— Увы нам, Антон Георгиевич, этому тоже.
— Не юли, не тётка в тёмной комнате. Знаешь ведь, к кому пришёл.
— Вопрос религии снова ребром, и никуда от этого не деться.
— Благословен Господь, если даже ты соглашаешься!… Ну, чего мне в рот смотришь — начинай.
— Я записываю.
— Религиозность свою развивать начинай, Александр!
— Как?!…
— Опять двадцать пять… Да за какие грехи на мою голову это наказание свалилось!… Как узнал — так и начинай.
— Что узнал?!… Вы меня пугаете уже, чесслово.
— Про религиозность, вот что, дурья твоя башка… Господи помилуй…
— Так кто же про неё не знает!
— Ты не погорячился, случаем, Ляксандра?… Все… Как же!… размечтался… Я вот только после сорока узнал. Значит, у тебя фора передо мной лет пять, не меньше. Усёк, Санёк?… О!… Глазки замерли, пошёл мыслительный процесс. А что ты думал! Так всю жизнь на журналистской корочке и подъедаться? Э-э, друг сердечный, не угадал. Потому что тут оказался я.
— Это что же, — прилип я, выходит?
— Ум наличествует, приятно глазу. На каком основании вывод сей сделан?
— Так вроде как… если я знаю, то мне нельзя как будто не знаю.
— Ты тут подумай ещё самую малость, а я поставлю чайку да гляну, чего там собак кошачий сын под сурдинку задумал. Повадился, паразит, лаврушку моего обдирать. А мне за лаврушку обидно, мне его из Греции в подарок привезли… Тьфу на меня, совсем башка прохудилась! Я ж тебе книжку при-готовил в качестве примера для плагиата. «Моя жизнь во Хри-сте» называется.

— …Когда был маленький, рос совершенно домашним ребёнком. Даже в детский сад не ходил. Мама не работала, болела сильно, всегда был под присмотром.
— Тош, что-то не понимаю. Она вылечилась, да?
— Долгая история… И вот представляешь, Лён, у отца выпадает отпуск на середину июня, и мы всей семьёй отправляемся на его родину, ещё бабушка его была жива! Представляешь?… Восемьдесят четыре года!
— Здорово… А я бабушек своих не видела, только по фотографиям. Все в войну…
— Там у меня… со мной произошло нечто странное…
— А вот и не удивил. Ты сам у меня странный.
— Подожди, сейчас расскажу.
— Тош, зябко что-то. Обнял бы, что ли. Чурбан бесчувственный.
— Ле-на, не сердись, моя радость.
— Антон!… Не отвлекайся на всякую ерунду. Рассказывай.
— Отец с мужиками отправился на рыбалку. Меня с собой прихватили. Рыбы, конечно, не наловили, — так, кошаков подразнить, зато водочки попили. Расположились на берегу речки, удобно так, всем хорошо.
— Ты тоже пил?! Так и знала!… Шучу.
— …Я напросился покупаться, — речка мелкая, берега по-логие. А там омут. Я туда бульк — и нет меня.
— Ты что, утопленник?… Мама дорогая…
— Не пугайся, живой. Доказательства нужны?
— Не сейчас, позже.
— И вдруг я над водой! Причём высоко так. Хорошо видно, как дядьки местными деликатесами отца потчуют. Хочу им крикнуть, что пора дорогую рыбку из омута вынимать, — а они не слышат.
— Подожди, на самом деле?
— Правда. Как во сне бывает… Потом мужики как подскочили и давай меня искать. И сразу почти бросились шарить по дну. А потом я очнулся на берегу.
— Чтобы я без тебя делала…
— Такая вот история… Ещё помню, как отец сказал, что если бы не нашли, то ему лучше уж самому в этом омуте утопиться. Иначе Таська его прибьёт до смерти.
— Какая Таська?
— Моя мама.
— Антон, ты со мной так не шути. Ты точно Антон?
— Точней не бывает.
— А Таська… Тася?… твоя мама?!…
— Первая папина жена.
— Выходит, что Тася тебя Алевтине Сергеевне с рук на руки передала…
— Выходит, что так.
— Всегда знала, что в тебе больше, чем я вижу… Проводи, поздно уже. Мама будет волноваться.
— Моя тоже… Пойдём.

— Антон!… Антон!… Алевтина Сергеевна!… Антон!… Да проснись же!… Анто-он…
— Лена, что стряслось! Мама?!…
— Алевтиночка Сергевна, Тош дома?
— Дома. Проходи, доченька. Сейчас позову… Антон, Лена пришла!…
— Лена?… Что случилось?
— Юра… Юрочка на-аш… Нет больше Юрочки…
— Как нет! Я же… Постой, он с родителями…
— Лодка перевернулась, а Юра плавать не умел… до сих пор ищут… Антон… Тоша… Что с тобой… Тош, посмотри на меня… Тошенька, миленький… Скажи хоть что-нибудь!… Ну, пожалуйста!…
— …Лена, присядь, выпей водички. Он мужик, отойдёт… Молочка хочешь?
— Нет, спасибо.
— Мама знает, что ты у нас?
— Она меня к вам послала, как только нам позвонили.
— …Мама… Лена… Я пойду в комнату. Мне надо побыть одному.
— Тоша…
— …Лена, оставь, так будет лучше. Пойдём-ка, невестушко, во дворе на скамеечке… сядем рядком, да поговорим ладком.

— Как учёба после двух месяцев?
— Тяжеловато.
— Потому что самый младший?
— Есть маленько. Но там все разные. И после армии есть. Дело в другом…
— Может в другой?
— Ну что тебя на глупости тянет! Разозлить хочешь?
— Пошутить уже нельзя.
— Знаешь, один знакомый как-то сказал, — как корабль назовёшь, так он и поплывёт.
— Ну прости-и…
— Зря ты отказалась поступать. Мне было бы легче.
— А может и не зря. Вот если поженимся… два выпускника Мухинского — это хорошо или слишком?
— Если?… ты засомневалась?
— Ну, мало ли … Вдруг какая-нибудь живописица…
— Алёна, прекрати.
— А что-нибудь ещё?
— С рисунком как в школе были проблемы — так никуда и не подевались. Постоянно нарываюсь на неприятности. Только бы к сессии выйти без хвостов.
— Так плохо?
— Лён, другой уровень требований. И отношения… В школе мы были под контролем, а здесь полная самостоятельность. Хочешь учиться — учись. Не хочешь — не учись. Но экзамены никто не отменяет. Вот так.
— Ой… Тош… что там происходит…
— Да компания веселится.
— Тоша, по-моему, это не веселье. Она явно с ними не знакома.
— Что ты предлагаешь?
— Я?… что я могу предложить! Это ты у меня боксёр.
— Жди здесь и никуда не уходи.

— Так… Руки, значит, распускаем… Надо же! Всего шестнадцать, а как он их разукрасил! Боксёр?… Я тебя спрашиваю, щенок, боксёр что ли?!
— Занимался немного.
— Нихрена себе, немного! Челюсть рассыпалась — это по-твоему немного?
— Простой удар, апперкот называется. Могу показать.
— Я сейчас такой апперкот покажу, что из тебя антрекот получится. Понял, молокосос?
— Понял.
— Чего полез?
— Гуляли с одноклассницей, увидели, что двое пьяных пристают к девушке. Решил вступиться.
— А девушка тебя просила вступаться?
— Они нас не видели. Мы шли по теневой стороне.
— Крались что ли?
— Просто гуляли. Она живёт неподалеку, на Шевченко.
— Кто живёт, девушка?
— Моя одноклассница.
— …Василич, зайди на минутку, дело есть.

— Что там у тебя… Не видишь, — занят я.
— Вижу я, чем занят… Документы внимательно смотрел?
— Ну, смотрел. А что?
— Спрашиваю ещё раз. Повторить?
— Чего рычишь… Ну, Маркус, Антон… Георгиевич… Иван, думаешь, — это Жоркин сын?
— А чего думать! На парня глянь — вылитый отец.
— Вот ситуёвина… что делать будем?
— Не знаю… Нам его по протоколу сдали, потерпевшие в больнице, оба. Парню светит срок. И не дай Бог, если один из этих уродов останется инвалидом. Да по минималке даже — от года! Это судимость, клеймо на всю жизнь и прощай учёба.
— Иван, Иван, не гони, не успеваю… Что предлагаешь?
— Я предлагаю… Нет, приказываю, чтоб через тридцать… пятнадцать минут Аля была здесь. Будем решать, пока дело далеко не зашло. Это моя «земля», что-нибудь придумаем.

Продолжение следует…