Повторные истории

Михаил Иванович полюбил. Мужику пятьдесят, убеждённейший холостяк, а вот, поди ж ты. Ровесница Жанна Михайловна растопила его кирпидон в груди красотой и аристократической неприхотливостью.
Кажется, она с удовольствием питалась одними анекдотами, которые цитировал Михал Иваныч, когда они прогуливались в парке.
За три дня однообразного шатания баба не попросила вареную кукурузу иль сбитень с пирожком, коими вовсю торговали в осеннем парке.
Нарезает с красным носом по аллеям и хавает воздух.
Сама, так и заявила: – Михал Иваныч, – говорит, – воздух-то какенский! Сладкий. И кукурузы не надо. - и хохочет.
И Михал Иваныч хохочет счастливый, что покупка откладывается. Точно это не кукуруза, а меховое пальто.
Мужик был на седьмом небе, что повстречал бабу кушающую воздух, а не бабки и мозг. Это был его идеал!
Такая неприхотливая и миниатюрная, что Иваныч не сомневался в практичности её содержания.
Почитай не ест, одеваться может в секции школьного платья для девочек 10-12 лет. И при этом, у неё славная, большая грудь.
Два советских будильника «Ереван» под кофтой грозили оторваться, когда она подпрыгивала за гроздьями рябины.
– Попробуйте, какая вкусная и сытная. Как кукуруза… – угощала она кавалера ягодой.
Тот покорно жевал с коровьим лицом, и соглашался.
Кажется, он решил задарма сорвать первый поцелуй.
Накинулся на спутницу на скамье под полыхающим апельсиновым клёном...
С трудом отстранив Михал Иваныча, вся раскрасневшаяся от удушья, Жанна хапнула кислороду и брякнула: – С тобой, Михал Иваныч, только в кино целоваться. Во тьме кромешной.
Тот считал себя первоклассным мужчиной, и снисходительно пошутил:
– Чё, такой страшный?
– Страстный... – ответила та и игриво швырнула ему в лицо кленовый гербарий, сбив роговые очки и кепку.
– Богиня, а-а! – простонал влюбленный, накинул оправу и мигом составил сто двадцать шестой гербарий во славу любви.
За три дня лесопаркового романа этот последний романтик собрал и преподнёс Жанне столько листвы – уборщик с садовым пылесосом курит.
А большего ждать не приходилось. Ибо, Михал Иваныч был конкретный жлоб и эконом – умереть бы от зависти старине Плюшкину!
Лампочку в холодильнике вывернул, а на зиму вовсе его отключал. Держал провизию за окном. А чтоб не тратиться на фанеру и гвоздочки для ящика, повесил снаружи внешний блок кондёра без начинки, который припер с мусорки. Эстетично и практично.
И у этого господина была ещё уйма ухищрений по части экономии средств в быту.
– Хотя, – вздыхает Жанна, – какое нынче кино, одни драки. Вот раньше... Ах, Раба любви, Пираты двадцатого века. А сейчас, цирк, а не кино. Верно?
Иваныч верноподданнически раскрыл варежку, и…встал как вкопанный.
Закрались подозрения – его хотят раскрутить на цирк с дорогим буфетом и двумя антрактами. И с медведями - аферистами. И на великах они тебе, и жонглёры, и на турнике, а в гардеробе вещички пропадают!
А Жанна продолжает: – Посмотришь – говорит она, – «Притяжение», и тянет в кабак напиться. Верно?
Тут Михаил осознал, что не смотря на опцию хавать столичный смог, избранница обычная баба. Ей хочется в кино, цирк и даже посидеть где-то хоть с баночкой газировки.
Разум подсказывал – беги, но, любовь уже попросила пристегнуться и запустила безжалостный таксометр.
Минуя лишние траты, Михаил сразу пригласил Жанну в ресторан.
Был соблазн сэкономить – пригласить даму сразу к себе, но, не тот случай – Михал Иваныч задумал жениться на Жанне и мега - экономно зажить под боком доброй тётки.
На её территории, а свою площадь сдавать. У неё-то трешка, дача, и дочь давно съехала. Поэтому мелочиться было нельзя.
Собираясь на свидание, Иваныч обдумывал, как оглушить Жанну размахом.
– Какой ещё букет! – подбадривал он себя. – Нарочно опоздаю немного. Совру, стояк прорвало – не квартира, а Рыбинское водохранилище. Вот и не успел за розами. Поверит, дурёха.
Чтобы не тратиться на жратву и выпивку, покушал макарон и принял двести водочки.
– А чтоб на такси не провожать, скажу, была сводка – на районе объявился таксист маньяк, о!
Довольный собой, Иваныч накинул пиджак и прошел к комоду, где деньги.
Коснувшись купюр, он замер. Промелькнула привычная спартанская мысль: "Может, ну его нафиг?"
Но, трехкомнатные хоромы и дача, стояли в мозгу. Неохотно отсчитал баснословную сумму. Только, чтобы картинно раскрыть бумажник при расчёте, – намекнуть бабе где сила, и чувствовать себя развязней в постели.
– Что вы, Миша, какие ещё цветы, когда у вас стояк! – по-свойски отмахнулась интеллигентная женщина, взяла его под локоть, и подвинула к входу в ресторан. – Идёмте, вам необходимо выпить…
Сели. Подали меню. Цены…
Цены натянули Михал Иванычу непринужденную, но какую-то мёртвую улыбку…
Жанна пришла на выручку, говорит: – Чур, уговор, Мишель. У меня принцип, – плачу за себя сама, мы не настолько близки. Но, надеюсь, сегодня это рассосётся… – и взглянула туманно.
От таких громких коммюнике об экономическом сотрудничестве, у Михал Иваныча даже поднялось все внутри. Совладав с эмоциями, он всё же настоял разделить траты поровну.
Жанна согласилась, мило пожав плечиками, призналась: – Я сегодня такая голодная, – слона сожру. С хоботом и ушами. Хо-хо.
«Да хоть двух слонов…» – с нежностью усмехнулся про себя Михал Иваныч на её безобидный аппетит и лёгкий нрав.
Кликнул человека и покровительственно откинулся на стуле, наблюдает, как зайка водит пальчиком по прейскуранту.
– Что желаете закусить? – спросил официант.
– Порция оливье, рюмка водки. – бросил Иваныч.
А Жанночка отчеканила:
– Двести Хенесси ВСОП, блины с черной икрой, карпаччо из оленины, балычок белуги, салат с крабами и раковыми шейками, дайкири.
У Михал Иваныча вытянулось лицо. Он даже пошуровал мизинцем в туговатом ухе. Нет, не послышалось, официант слово в слово проговорил заказ и исчез.
Мигом принесли всё. Жанна закусывала и щебетала, а Иваныч перемешивал оливье и силился представить, что может стоить балык из исчезающего белого дельфина? О деликатесной белуге в силу аскетизма он не слыхал.
Было еще каре ягненка под трюфельной подливой и вино, осетринка, тирамису, ликер.
Три дня на свежем воздухе, и Жанну Михайловну как подменили. За ушами трещит – такой аппетит падла нагуляла.
«Очуметь… – не верил глазам Иваныч. – Может, это глисты…?!»
Не успел опомниться, как подали счёт. Михал Иваныч взглянул и по - Брежневски рапортовал об успехах:
– Се - семнафцать, ты-тысясь…
Язык не слушался. Он тяжело опрокинул в рот водку, уронил руку со стопкой на колени. Глаза намокли, охватила дурная слабость.
– И недорого напополам. Верно? – улыбнулась Жанна и нырнула в сумочку, что-то мурлыча.
– Мишель! – весело говорит курва через мгновенье. – Я взяла не тот ридикюль. Кошелёк остался дома.
– Ну-ну… – без сил промолвил Иваныч. – Не на …не надо…
– Еще чего! – вспыхнула Жанна. – Сейчас едем ко мне, и я отдам. Никаких не надо! Человек, такси по первому разряду!
По совести, Михал Иваныч хотел сказать «не надо пи*ть». А теперь, лишь слабо махнул рукой и вытянул бумажник с баснословными двадцатью кусками.
Расплатившись последними за мотор бизнес-класса, покинул автомобиль, и пошатываясь, тронулся за Жанной. У подъезда та топнула ногой:
– Мишель! Поздравляю, – ключи от квартиры, разумеется, в сумочке, где и кошелек. А дверь я захлопнула! Вот умора! Верно? Ха-ха-ха!
Михал Иваныч по-турецки сел на асфальт, и раскачиваясь, то ли заплакал, то ли стал молиться, спрятав лицо в ладонях.
– Не переживай, Мишель. Я у подруги перекантуюсь, в соседнем подъезде, у тебя ж потоп. Завтра позвоню, сочтемся – у меня принцип. Спасибо за чудный вечер. Поцеловала в макушку и ушла…
Больше он её не видал. Номер не отвечал. Михал Иваныч дежурил у дома с молотком за пазухой целую неделю – никого.
Разум подсказывал – беги, но, любовь уже попросила пристегнуться и запустила безжалостный таксометр.

Алексей Болдырев