А помните старый анекдот: "Учительница говорит: - Дети, бога нет, давайте покажем фигу в небо. Все показывают, а один - нет. - А ты почему не показываешь? - Дык, Марья Ивановна, если бога все равно нет, то кому мы показываем, а если есть, то лучше не надо".
Русская православная церковь вновь открыто заявила о своей вере в суеверия - в Воронежской области попы потребовали запретить праздник Нептуна, и администрация района пошла им навстречу, запретив появление на празднике и самого Нептуна, и русалок. Рупор РПЦ Чаплин (говорящая фамилия, да?:)) призвал к тому же - цитирую Русскую службу новостей: "Переодеваясь в языческих богов, нечистых духов или персонажей, которые символизируют темные духовные силы, нужно всегда помнить, что когда ты начинаешь играть в какую-то неведомую духовную силу, ты вступаешь с ней в контакт, и это может отразиться на твоей жизни, сознании, судьбе".
ПрАтивные, вы хоть понимаете, что либо Бог один, а всякие русалки, Нептуны и Зевсы - не более, чем Илья Муромец и Шемаханская царица, то бишь персонажи вполне фантастические, либо же помимо Бога существуют всяческие темные силы, но тогда уж, извините, их надо на всякий случай ублажать...
Нептун воскресе?
08 июля 2013
Остальные новые истории
Меняется каждый час по результатам голосованияСлучайно попалась на глаза заметка о жене шейха Катара (ее титул в заметке - "шейха") с фотографиями. Вполне современная женщина, стремящаяся к модернизации и прогрессу в родной стране. И ее фото. Красивая женщина - красивое лицо, красивая шляпка, красивое платье; ее 53 года ей никак не дашь, выглядит вполне по-европейски. И только после третьего фото понимаешь, что на голове у нее не модная шляпка, а всего лишь мусульманский платок. Однако, повторяю, чисто визуально - это плотно прилегающая к волосам небольшая шляпка в складку. Волосы убраны под "шляпку", но спереди они видны на 5-7 см, "шляпка" закрывает верхушки ушей, но 2/3 уха видны вместе с бриллиантовой серьгой. А вчера и позавчера, и третьего дня, и раньше ежедневно мне регулярно попадаются в поле зрения российские мусульманки: бордовое или темно-синее платье с рукавом чуть ли не до пальцев и белый платок, из под которого видны только щеки, брови и подбородок.
Блин, и это женщины европейской страны. А Моза бинт Насер аль Миснед живет в мусульманской стране, но носит свои платки в тон платью с рукавом три четверти, демонстрирует свои бриллианты и регулярно входит в список самых стильных знаменитостей...
Блин, и это женщины европейской страны. А Моза бинт Насер аль Миснед живет в мусульманской стране, но носит свои платки в тон платью с рукавом три четверти, демонстрирует свои бриллианты и регулярно входит в список самых стильных знаменитостей...
ПИСЬМО ДОМОЙ
Анатолий МЕЛЬНИК
Жил-был прапорщик, звали его Мыкола, служил он в добрые брежневские времена в группе советских войск в ГДР, служил, не тужил. И вот однажды поехал Мыкола в отпуск на свою далекую родину в самой глубинке России, где находилось его село и жила мать.
Село, надо сказать, было не самое процветающее, в миллионерах не значилось, располагалось в километрах 20 от железной дороги и райцентра. Было оно полузабытое Богом, давало стране по разнарядке зерно, мясо, молоко, овощи, почти ничего не оставляя селянам. Асфальтированной улицей была только одна, носившая имя вождя революции, а остальные утопали в пыли и непролазной черноземной грязи в ненастную погоду. Из года в год село хирело, население старело, и молодежь старалась уехать в город, кто учиться, а большинство, на чернорабочие места по предприятиям с предоставлением койки в убитых общежитиях. Ребята, в большинстве своем, после армии домой не возвращались, а девчата, оказавшись в городе, старались выйти замуж за городских. Ну а оставшиеся, работали в полевых бригадах, на фермах. Жизнь протекала серой, будничной, провинциальной.
Вот в такое село и приехал на побывку наш бравый прапорщик. Мать не могла наглядеться и нарадоваться на сына, ну и, как большинство матерей, вскоре исподволь завела речь о том, не пора ли сынок обзавестись семьей, а не сидеть же одному, или заводить знакомство неизвестно с кем, а потом осторожно упомянула, об очень пригожей дивчине, что жила неподалеку. И стройна, и хороша собой, говорила мать, и характером покладиста, доброго нрава, и родители (что имели дочь на выданье) к тому же не пьющие, трудяги. Работает, продолжала мать, дояркой, в руках у нее все спорится и горит. Мыкола поначалу отнекивался, переводя все в шутку, заявил, что еще мол молод, и может еще чуток побыть холостым. А мать со вздохом поучала: “Смотри сынок, какая-нибудь вертихвостка вскружит голову, потом всю жизнь будешь маяться”, и вновь, проявляя настойчивость, начинала прихваливать соседскую дивчину. И Мыколе, чтобы успокоить, и не слишком огорчать мать, пришлось согласиться на знакомство с соседкой.
Буквально на следующий день, как бы ненароком, случилась встреча. Такое бывает очень часто, но что самое удивительное, молодые приглянулись друг другу, и начался роман. Роман развивался по нарастающей, и к концу мыколиного отпуска они решили пожениться.
Проявив чрезвычайную активность, наш прапорщик получил разрешение-уведомление от своего начальства на женитьбу. Сыграли свадьбу, и Мыкола отправился в ГДР, в один из военных городков продолжать службу. А вскоре, оформив все необходимые документы, поехала к Мыколе и молодая жена-односельчанка. И начали они жить-поживать, служить и добра наживать.
Молодая девочка из глухого села, очутившись в Европе, пусть в ГДР’овской, но Европе, была потрясена тем, как живут здесь. Магазины полны товаров, очередей почти нет, улицы асфальтированные, чистые, обсажены ухоженными деревьями и кустарником. Да и в обиходе почти не было слышно такого привычного жаргона скотоферм. Можно было ходить в дождь по улицам без сапог, в туфельках, не замочив подошв. В каждой квартире вода, и не просто вода, а даже горячая! Центральное отопление. Женщине попавшей из села в эти условия казалось все это сказочным сном.
И вскоре, привыкнув к этим благам, (а к хорошему привыкаешь быстро) она без содрогания не могла вспомнить свое прозябание в родном селе, где, работая от зари и до зари, получала трудодни, на которые и купить-то фактически ничего не могла. Все приходилось добывать из-под полы, с рук, переплачивая в три дорога.
Иногда она писала своим подругам, продолжавшим безрадостно трудиться в поле, коровниках и свиноферме о своем новом житье-бытье, и получала от них ответные безрадостные письма. В письмах она подробно с восторгом описывала свое новое положение. В одном из писем, дав волю чувствам и эмоциям, называя вещи своими именами, сообщила подругам, что какая она была дурой, когда горбатилась, получая грош’и в этом ср…м колхозе, доя коров, обхаживая телят и выгребая из-под них навоз. Ходила в ватнике, резиновых сапогах, месила непролазную грязь, и много чего еще с горечью вспоминала она в своем повествовании. А заканчивая письмо, писала: «Я теперь не такая, и чтобы не случилось, возвращаться опять в этот гребаный колхоз она не намерена. У меня есть муж, живем с ним душа в душу, все, что нам нужно, у нас есть, всего хватает, и большего нам ничего не надо. И в конце она намекнула, что у них ожидается пополнение.
Вот такое письмо-откровение и пошло в далекое, мало-помалу забываемое, родное село. Получила и прочитала это письмо самая близкая подруга, с которой после школы продолжала дружить и работать на ферме. Поразилась она тому, как живется ее давней подружке, как повезло, и даже позавидовала доброй завистью. И как обычно, в кругу товарок рассказала о полученном письме, как повезло, как живется их общей знакомой, те даже не поверили тому, что та рассказывала, пришлось зачитать им само письмо. Повздыхали, позавидовали, на том все и закончилось.
Спустя время случилось в колхозе общее собрание. Решали производственные проблемы, которые сводились, в сущности, к одной, от которой у головы колхоза уже давно пухла голова, как выполнить указивки сверху, чтобы дать стране еще больше мяса, масла, молока на душу населения (о том, чтобы догнать и перегнать Америку, речь уже не шла). Вся эта говорильня уже до-смерти всем надоела, в то время как всех заедала бытовуха, дороги к фермам, отсутствие транспорта, запчастей, стройматериалов, подвоз кормов на фермы, то, что в непогоду на ферму можно добираться, разве что, на тракторе. И председатель, и парторг колхоза, сидевшие в президиуме, все это прекрасно знали, но что они собственно могли сделать в тех условиях, когда колхозы обирали до нитки, и царил тотальный дефицит всего необходимого. Собрания в ту пору служили главным образом, как говорили, для “выпускания накопившегося пара”. Вот, когда началось обсуждение, встала и заговорила одна бойкая девица, острая на язык, умевшая резать правду-матку, и завести собравшихся.
Выступая, она упомянула письмо, что получила давняя подружка жены Мыколы: “Почему же вот ТАМ живут так, а мы здесь вот так?!” И пошло-поехало под одобрительный гул собравшихся. Девица увлеклась, и так живописала жизнь недавней товарки, что парторг, не поверив, переспросил: “Что, действительно, так пишет?”. И девица, воскликнув, что, вы мне не верите!? Обратилась к владелице письма: “Маша, так это или нет!“ И та промолвила: “Да”.
Парторг, услышав это, попросил дать почитать письмо, и Маша, порывшись в сумочке, достав письмо, протянула парторгу со словами: “Вы что, нам не верите?” Парторг, взяв письмо, начал внимательно читать, председательствующий, тем временем, повел собрание к финишу. Письмо осталось у парторга.
На следующий день парторг поехал в райцентр по своим партийным делам. В райкоме партии, порешав все вопросы, зашел к первому секретарю, поговорив о том, о сем, упомянул о вчерашнем собрании и письме. Тот попросил письмо почитать, оставил у себя. Почитал, а когда поехал в обком партии, то прихватил его с собой. Там он зашел в идеологический отдел и оставил злосчастное письмо. Идеологи расценили автора письма, как идеологически незрелым, разложившимся, потерявшим все ценности строителя коммунизма, а таким, позорящим страну, не место за рубежом. С такими комментариями письмо и ушло в Москву.
Спустя некоторое время прапорщик Мыкола для продолжения службы вместе с семьей отбыл в Союз в какой-то гарнизон, о которых говорят, что там и Макар телят не пас.
На календаре замаячил 1980 год, и вскоре прапорщику представился случай ехать отдавать интернациональный долг (который, как и все остальные, отродясь ни кто не занимал). Жена его, находясь на сносях, в ожидании наследника, предпочла вернуться к родителям в родное село.
Анатолий МЕЛЬНИК
Жил-был прапорщик, звали его Мыкола, служил он в добрые брежневские времена в группе советских войск в ГДР, служил, не тужил. И вот однажды поехал Мыкола в отпуск на свою далекую родину в самой глубинке России, где находилось его село и жила мать.
Село, надо сказать, было не самое процветающее, в миллионерах не значилось, располагалось в километрах 20 от железной дороги и райцентра. Было оно полузабытое Богом, давало стране по разнарядке зерно, мясо, молоко, овощи, почти ничего не оставляя селянам. Асфальтированной улицей была только одна, носившая имя вождя революции, а остальные утопали в пыли и непролазной черноземной грязи в ненастную погоду. Из года в год село хирело, население старело, и молодежь старалась уехать в город, кто учиться, а большинство, на чернорабочие места по предприятиям с предоставлением койки в убитых общежитиях. Ребята, в большинстве своем, после армии домой не возвращались, а девчата, оказавшись в городе, старались выйти замуж за городских. Ну а оставшиеся, работали в полевых бригадах, на фермах. Жизнь протекала серой, будничной, провинциальной.
Вот в такое село и приехал на побывку наш бравый прапорщик. Мать не могла наглядеться и нарадоваться на сына, ну и, как большинство матерей, вскоре исподволь завела речь о том, не пора ли сынок обзавестись семьей, а не сидеть же одному, или заводить знакомство неизвестно с кем, а потом осторожно упомянула, об очень пригожей дивчине, что жила неподалеку. И стройна, и хороша собой, говорила мать, и характером покладиста, доброго нрава, и родители (что имели дочь на выданье) к тому же не пьющие, трудяги. Работает, продолжала мать, дояркой, в руках у нее все спорится и горит. Мыкола поначалу отнекивался, переводя все в шутку, заявил, что еще мол молод, и может еще чуток побыть холостым. А мать со вздохом поучала: “Смотри сынок, какая-нибудь вертихвостка вскружит голову, потом всю жизнь будешь маяться”, и вновь, проявляя настойчивость, начинала прихваливать соседскую дивчину. И Мыколе, чтобы успокоить, и не слишком огорчать мать, пришлось согласиться на знакомство с соседкой.
Буквально на следующий день, как бы ненароком, случилась встреча. Такое бывает очень часто, но что самое удивительное, молодые приглянулись друг другу, и начался роман. Роман развивался по нарастающей, и к концу мыколиного отпуска они решили пожениться.
Проявив чрезвычайную активность, наш прапорщик получил разрешение-уведомление от своего начальства на женитьбу. Сыграли свадьбу, и Мыкола отправился в ГДР, в один из военных городков продолжать службу. А вскоре, оформив все необходимые документы, поехала к Мыколе и молодая жена-односельчанка. И начали они жить-поживать, служить и добра наживать.
Молодая девочка из глухого села, очутившись в Европе, пусть в ГДР’овской, но Европе, была потрясена тем, как живут здесь. Магазины полны товаров, очередей почти нет, улицы асфальтированные, чистые, обсажены ухоженными деревьями и кустарником. Да и в обиходе почти не было слышно такого привычного жаргона скотоферм. Можно было ходить в дождь по улицам без сапог, в туфельках, не замочив подошв. В каждой квартире вода, и не просто вода, а даже горячая! Центральное отопление. Женщине попавшей из села в эти условия казалось все это сказочным сном.
И вскоре, привыкнув к этим благам, (а к хорошему привыкаешь быстро) она без содрогания не могла вспомнить свое прозябание в родном селе, где, работая от зари и до зари, получала трудодни, на которые и купить-то фактически ничего не могла. Все приходилось добывать из-под полы, с рук, переплачивая в три дорога.
Иногда она писала своим подругам, продолжавшим безрадостно трудиться в поле, коровниках и свиноферме о своем новом житье-бытье, и получала от них ответные безрадостные письма. В письмах она подробно с восторгом описывала свое новое положение. В одном из писем, дав волю чувствам и эмоциям, называя вещи своими именами, сообщила подругам, что какая она была дурой, когда горбатилась, получая грош’и в этом ср…м колхозе, доя коров, обхаживая телят и выгребая из-под них навоз. Ходила в ватнике, резиновых сапогах, месила непролазную грязь, и много чего еще с горечью вспоминала она в своем повествовании. А заканчивая письмо, писала: «Я теперь не такая, и чтобы не случилось, возвращаться опять в этот гребаный колхоз она не намерена. У меня есть муж, живем с ним душа в душу, все, что нам нужно, у нас есть, всего хватает, и большего нам ничего не надо. И в конце она намекнула, что у них ожидается пополнение.
Вот такое письмо-откровение и пошло в далекое, мало-помалу забываемое, родное село. Получила и прочитала это письмо самая близкая подруга, с которой после школы продолжала дружить и работать на ферме. Поразилась она тому, как живется ее давней подружке, как повезло, и даже позавидовала доброй завистью. И как обычно, в кругу товарок рассказала о полученном письме, как повезло, как живется их общей знакомой, те даже не поверили тому, что та рассказывала, пришлось зачитать им само письмо. Повздыхали, позавидовали, на том все и закончилось.
Спустя время случилось в колхозе общее собрание. Решали производственные проблемы, которые сводились, в сущности, к одной, от которой у головы колхоза уже давно пухла голова, как выполнить указивки сверху, чтобы дать стране еще больше мяса, масла, молока на душу населения (о том, чтобы догнать и перегнать Америку, речь уже не шла). Вся эта говорильня уже до-смерти всем надоела, в то время как всех заедала бытовуха, дороги к фермам, отсутствие транспорта, запчастей, стройматериалов, подвоз кормов на фермы, то, что в непогоду на ферму можно добираться, разве что, на тракторе. И председатель, и парторг колхоза, сидевшие в президиуме, все это прекрасно знали, но что они собственно могли сделать в тех условиях, когда колхозы обирали до нитки, и царил тотальный дефицит всего необходимого. Собрания в ту пору служили главным образом, как говорили, для “выпускания накопившегося пара”. Вот, когда началось обсуждение, встала и заговорила одна бойкая девица, острая на язык, умевшая резать правду-матку, и завести собравшихся.
Выступая, она упомянула письмо, что получила давняя подружка жены Мыколы: “Почему же вот ТАМ живут так, а мы здесь вот так?!” И пошло-поехало под одобрительный гул собравшихся. Девица увлеклась, и так живописала жизнь недавней товарки, что парторг, не поверив, переспросил: “Что, действительно, так пишет?”. И девица, воскликнув, что, вы мне не верите!? Обратилась к владелице письма: “Маша, так это или нет!“ И та промолвила: “Да”.
Парторг, услышав это, попросил дать почитать письмо, и Маша, порывшись в сумочке, достав письмо, протянула парторгу со словами: “Вы что, нам не верите?” Парторг, взяв письмо, начал внимательно читать, председательствующий, тем временем, повел собрание к финишу. Письмо осталось у парторга.
На следующий день парторг поехал в райцентр по своим партийным делам. В райкоме партии, порешав все вопросы, зашел к первому секретарю, поговорив о том, о сем, упомянул о вчерашнем собрании и письме. Тот попросил письмо почитать, оставил у себя. Почитал, а когда поехал в обком партии, то прихватил его с собой. Там он зашел в идеологический отдел и оставил злосчастное письмо. Идеологи расценили автора письма, как идеологически незрелым, разложившимся, потерявшим все ценности строителя коммунизма, а таким, позорящим страну, не место за рубежом. С такими комментариями письмо и ушло в Москву.
Спустя некоторое время прапорщик Мыкола для продолжения службы вместе с семьей отбыл в Союз в какой-то гарнизон, о которых говорят, что там и Макар телят не пас.
На календаре замаячил 1980 год, и вскоре прапорщику представился случай ехать отдавать интернациональный долг (который, как и все остальные, отродясь ни кто не занимал). Жена его, находясь на сносях, в ожидании наследника, предпочла вернуться к родителям в родное село.
Включил записанный фильм "Американка", транслировавшийся 1 июля на канале Россия. Речь идет о подростках-школьниках. В первых же кадрах - рассуждения пацанов про девчонку-одноклассницу. Что-то вроде "какие у ней буфера". Дальше больше. Там в таком же ключе и примерно такими же фразами обсуждают уже учительницу. Еще через несколько минут обсуждают прошешие летние каникулы примерно так.
- А правда говорят, что ты все лето (имя) это...
- Что - это?
- Ну...
И подросток на пальцах показывает, что именно он имел ввиду.
После краткого обсуждения как добиться от девчонки "этого", с теоретическим уроком как надо целоваться взасос, один из одноклассников задает вопрос другому (теперь уже цитирую точно).
- А ты сколько за раз (с)мог палок кинуть?
- Сколько? Ну пятнадцать-двадцать.
При этом ребятишки вовсю смолят "Беломор", который один из них стибрил у отца (он вчера пьяный был).
Фильм я дальше смотреть не стал.Ну к чему эта пошлятина? Впрочем, не думаю, что мое мнение по поводу этих эпизодов кому-то интересно. Но вот по приведенным мной репликам из фильма попробуйте с трех раз угадать, какой возрастной ценз выставлен для фильма? 18+ - пролет. Неужели 16+? Да фигушки. Цифра стоит - 12+. И мне уже от этой цифры не смешно.
- А правда говорят, что ты все лето (имя) это...
- Что - это?
- Ну...
И подросток на пальцах показывает, что именно он имел ввиду.
После краткого обсуждения как добиться от девчонки "этого", с теоретическим уроком как надо целоваться взасос, один из одноклассников задает вопрос другому (теперь уже цитирую точно).
- А ты сколько за раз (с)мог палок кинуть?
- Сколько? Ну пятнадцать-двадцать.
При этом ребятишки вовсю смолят "Беломор", который один из них стибрил у отца (он вчера пьяный был).
Фильм я дальше смотреть не стал.Ну к чему эта пошлятина? Впрочем, не думаю, что мое мнение по поводу этих эпизодов кому-то интересно. Но вот по приведенным мной репликам из фильма попробуйте с трех раз угадать, какой возрастной ценз выставлен для фильма? 18+ - пролет. Неужели 16+? Да фигушки. Цифра стоит - 12+. И мне уже от этой цифры не смешно.
3
Остерегайтесь джентельменов!
Захожу в Ростикс в открытую дверь, а меня за шиворот вытаскивает гражданин одетый а-ля 90-е, заранее открывший дверь нерасторопной подруге.
Захожу в Ростикс в открытую дверь, а меня за шиворот вытаскивает гражданин одетый а-ля 90-е, заранее открывший дверь нерасторопной подруге.
4
Только что.
Ситуация типовая: многокилометровая пробка на Подмосковной трассе, воскресенье, вечер. Выясняется, что причиной пробки является авария- один "ведровер" догнал в зад другой "ведровер". Ходят два озадаченных водятла. Пришло на ум- "Плохо, когда проблема №1 ездит по проблеме №2 на проблеме №3!"
Ситуация типовая: многокилометровая пробка на Подмосковной трассе, воскресенье, вечер. Выясняется, что причиной пробки является авария- один "ведровер" догнал в зад другой "ведровер". Ходят два озадаченных водятла. Пришло на ум- "Плохо, когда проблема №1 ездит по проблеме №2 на проблеме №3!"
Самый смешной анекдот за 06.10:
Я просто хочу быть как Пэрис Хилтон, которая на суде сказала, что сумочка с кокаином не ее, потому что она дешевая.