Копии историй

Случайно наткнулся на статью на одном из сайтов коммунистов.
Самое забавное, что автор писал это вполне серьезно.
Что это - клинический идиотизм или что-то другое - решать вам.

ЭНГЕЛЬС – НОВЫЙ ПОИСКОВИК РУНЕТА
25.12.2008 г.

ОТВЕТ КОММУНИСТОВ ПЕТЕРБУРГА АГЕНТАМ СИСТЕМЫ ЯНДЕКС

В ответ на инспирированную капиталистами попытку искусственно поднять
престиж буржуазного поисковика Яндекс и переименовать с этой целью
проспект Энгельса в Петербурге в проспект Яндекса, Коммунисты Петербурга
и Ленобласти заявляют о начале работ по созданию альтернативной
поисковой системы Рунета – Энгельса.

Новая поисковая система «Энгельс» призвана вытеснить буржуазные
погрязшие в потребительстве, секс-индустрии и бездумной масс-культуре
поисковики Яндекс, Гугл, Рамблер и другие виртуальные ловушки
империализма. Названная в честь одного из основоположников марксизма,
новая поисковая система «Энгельс» призвана перевести интернет на рельсы
построения социализма и вытеснения таких бастионов олигархии, как Яндекс
и его соучастники. Image

Коммунисты Петербурга и Ленобласти давно заметили, что Яндекс ведет
подрывную работу против мирового коммунистического движения и советского
периода в истории нашей страны. Не найти в Яндексе ни серьезной
информации о В. И. Ленине, С. М. Кирове, В. И. Чапаеве, ни о Уго Чавесе
и коммунистах Центральной Америки. На первых полосах Яндекса неизменно
красуются Колчак, Николай второй и Чубайс. Терпению советских людей
пришел предел! Поисковик Энгельс решительно и бесповоротно выбросит
Яндекс на свалку истории. Мудрый и суровый Энгельс будет кардинальным
образом отличаться от Яндекса – мрачного чуда враждебной техники – и его
зловещих близнецов, разлагающих нашу молодежь.

В поисковике Энгельс будет запрещена порнография, сайты знакомств,
нецензурная лексика. Энгельс станет поисковиком рабочих, крестьян,
трудовой интеллигенции. Данные о Колчаке, Дж. Буше, Ельцине и Горбачеве
будут торжественно удалены из Энгельса. В Энгельсе нельзя будет
рекламировать товары капиталистических стран, размещать фотографии без
лифчика, призывать к расчленению Российской Федерации, называть Ленина
грибом, девочкой и т. д. Доброе лицо Фридриха Энгельса с лукавым
прищуром – логотип создающегося основного поисковика Рунета – придет в
каждую деревенскую избу, в каждый аул, в каждую красную юрту, в тюремную
камеру борцов за свободу.

По решению ЦК нашей партии, в поисковике Энгельс не будут отражаться те
географические названия, которые имели символические имена советской
эпохи, но были подло, из-под полы переименованы ненавистниками всего
советского и народного.

Для воплощения идеи в жизнь, Коммунисты Петербурга и Ленобласти создают
фонд содействия созданию поисковой системы Энгельс. Перечисляйте деньги
все, кто хочет жить при социализме. Мы также обратимся за братской
помощью в деле финансирования и технического оснащения поисковой системы
Энгельс к социалистическим странам – Белоруссии, Кубе, Вьетнаму,
Венесуэле, Никарагуа, Китаю, Анголе, КНДР.

* Да здравствует Фридрих Энгельс – человек и поисковик!
* Долой буржуазно-империалистический Яндекс и его развратных обитателей!
* Интернет – на службу трудящимся России!

Центральный Комитет КП

Источник: http://kplo.ru/content/view/728/5/

ЗЫ: На данном сайте много подобных перлов. Чего стоит только отзыв о
победе Зенита над Баварией.

... ЖАРА в Москве вначале была незаметна. То есть, конечно, еще как
заметна, но кого же удивишь к июлю жарким днем. Потели, отдувались,
обмахивались газетами, в горячих автобусах ловили сквознячок из окон,
страдая в давке чужих жарких тел, и неприятное чувство прикосновения
мирилось только, если притискивало к молодым женщинам, которые старались
отодвинуть свои округлости не столько из нежелания и достоинства, но
просто и так жарко. "Ну и жара сегодня. -- Обещали днем тридцать два. --
Ф-фух, с ума сойти!" Хотя с ума, разумеется, никто не сходил. Дома
отдыхали в трусах, дважды лазая под душ.
Так прошел день, и другой, и столбик термометра уперся в 33. Ветра не
было, и в прокаленном воздухе стояли городские испарения. Одежда
пропотевала и светлый ворот пачкался раньше, чем добирался от дома до
работы.
Расторопная московская рысь сменялась неспешной южной перевалочкой:
иначе уже в прохладном помещении с тебя продолжал лить пот, сорочки и
блузки размокали, и узоры бюстгальтеров проявлялись на всеобщее
обозрение -- откровенно не носившие их цирцеи сутулились, отлепляя
тонкую ткань от груди, исключительно из соображений вентиляции.
По прогнозам жаре уже полагалось спасть, но к очередному полудню прогрев
достиг 34. Это уже случалось в редкий год. Скандальный "Московский
комсомолец" выдавал хронику сердечных приступов в транспорте и на
улицах, и в метро врубили наконец полную вентиляцию, не работавшую из
экономии энергии лет пять. Ошалевшие граждане в гремящих вагонах
наслаждались прохладными потоками.
Суббота выдала 35, и на пляжах было не протолкнуться. Песок жег ступни:
перебегали, поухивая. В тени жались вплотную; энтузиасты загара обтекали
на подстилки, переворачиваясь. Парная вода кишела.
Воскресные электрички были упрессованы, будто объявили срочную
эвакуацию, тамбуры брались с боя. Москва ринулась вон, на природу, под
кусты, на свои и чужие дачи; под каждым лопухом торчала голова, и в
глазах маячило извещение: хочу холодного пива.
Продажа пива и лимонада действительно перекрыла рекорды. Главным
наслаждением манило глотнуть колющееся свежими пузырьками пойло из
холодильника, фирмы сняли с телевидения рекламу прохладительных
напитков: и так выпивали все, что течет.
С каким-то даже мазохистским злорадством внимали:
- - Метеоцентр сообщает: сегодня в Москве был зафиксирован абсолютный
рекорд температуры в этом столетии -- в отдельных районах столицы
термометры показали +36,7°С. На ближайшие сутки ожидается сохранение
этой необычной для наших широт жары, после чего она начнет спадать.
Падение температуры будет сопровождаться ливневыми дождями и грозами.
Дышать стало трудно. Солнечная сторона улиц вымерла. Плывя в мареве по
мягкому асфальту, прохожие бессознательно поводили отставленными руками,
стремясь охладиться малейшим движением воздуха по телу.
Июль плыл и плавился, и солнце ломило с белесых небес.
И долгожданные вечера не приносили облегчения и прохлады. Окатив водой
полы, спали голыми поверх простынь, растворив окна, и утром вешали
влажные постели на балконах, где уже жег руки ядовитый ультрафиолет.
Дождей не было, а поднялось до 38, и это уже запахло стихийным
бедствием. Примечательно, что те, чьей жизни непосредственно жара не
угрожала, не болело сердце и не подпирало давление, воспринимали
происходящее не без любопытства и даже веселого удовлетворения: ох да ни
фига себе! ну-ну, и долго так будет? вот да.
Сердечникам было хуже. Под сиреной летала "скорая", и десяток
свалившихся на улице с тепловым ударом увозился ежедневно.
Вентиляторы -- настольные, напольные, подвесные и карманные, с сектором
автоповорота и без, простые и многорежимные -- стали обязательной
деталью быта; вращение, жужжание, комнатный ветерок вошли в антураж
этого лета.
А явно заболевший паранойей градусник показал 39, и его приятель и
подельник барометр мертво уперся в "великую сушь".
- - Ниче-го себе лето!..
Полез спрос на автомобильные чехлы, и только белые, отражающие солнце.
Оставленная на припеке машина обжигала, сидение кусало сквозь одежду --
рвали с места, пусть скорей обдует. Богатые лепили автомобильные
кондиционеры, что в странах жарких нормально или даже обязательно.
Кондиционер стал королем рынка электротоваров.
Их ящики выставились в окна фирм, и теплая капель с фасадов кропила
прохожих, оставляя неопрятные потеки на тротуарах.
На верхние этажи вода доходила только ночью. Набирали кастрюли и ведра
для готовки, наполняли ванну -- сливать в унитаз, мыться из ковшика над
раковиной.
В связи с повышенной пожароопасностью лесов были запрещены выезды на
природу, станции и шоссе перекрыли млеющие пикеты ГАИ и ОМОНа. Зыбкий
желтоватый смог тлел над столицей.
В этих тропических условиях первым прибег к маркизам (забытое слово
"маркизет"!) Макдональдс. Жалюзи помогали мало и закрывали витрины --
над витринами простерлись, укрыв их тенью, навесы ткани. И спорые
работяги на телескопических автовышках монтировали металлические дуги на
солнечные фасады -- Тверская и весь центр расцветились, как флагами,
пестрыми матерчатыми козырьками.
- - О черт, да когда ж это кончится... ф-фу, Сахара...
Появились объявления: "Прачечная временно закрыта по техническим
причинам". "Баня временно не работает в связи с ремонтом водопровода".
- - Небывалая засуха поразила Подмосковье. Пересыхание источников
привело к обмелению многих водоемов. Уровень воды в Москва-реке
понизился до отметки два и семь десятых метра ниже ординара.
При 40 реальную нехватку воды ощутили заводы. Зеркала очистных
сооружений и отстойников опускались, оставляя на месте водной глади
бурую вонючую тину, под иссушающим зноем превращающуюся в шершавую
слоеную пленку.
Караванами поперли многотонные фуры с прицепами воду в пластиковых
канистрах из Финляндии и Германии, канистры эти с голубыми наклейками
продавались во всех магазинах и ларьках.
А градусник лез, и был создан наконец Городской штаб по борьбе со
стихийным бедствием, который возглавил мэр Москвы Юрий Лужков. Жесткий
график почасовой подачи воды в жилые кварталы. Советы в газетах: носить
только светлое, двигаться медленно, не выходить на солнце, много пить,
употреблять холодную пищу, и веселая семейка в телепередаче "Семейный
час"
деловито делилась опытом: ка-ак только дают воду -- муж быстро моет
полы, жена шустро простирывает (не занашивать!) белье, дочь резво
споласкивает (не жрать жирного в жару!) посуду -- двадцать минут, потом
по очереди скачут в душ, семь минут на человека, вытираться уже в
коридоре -- еще двадцать минут, и еще двадцать минут наполняется ванна
на предстоящие сутки: час -- и все в порядке, все чисты и свежи.
Раньше плана и вообще вне плана вставали предприятия и конторы на
коллективный отпуск. Все равно работать считай бросили. Устали. Ждали
спада, дождя, прохлады.
И появились голубые автоцистерны-водовозки. Загремели ведра. Активисты
из жильцов собирали деньги по графику: машина заказывалась по телефону,
фирмы развернулись мигом, возили из Шексны и даже Свири, дороже и
престижней была ладожская вода, но очереди на вызов росли, машин не
хватало.
И вышла на улицу ветхая старушка с забытым в истории предметом --
довоенным солнечным зонтиком. Гениально -- идти и нести над собой тень!
Цены прыгнули ажиотажно, крутнулась реклама, контейнеры бамбуковых
зонтов с росписью по синтетическому шелку поволокли челноки из Китая.
- - Слушайте, это ж уже можно подохнуть! Что делается?! Ничего себе
парниковый эффект пошел.
- - Ну, не надо драматизировать. Для Ташкента -- нормальная летняя
температура.
Здесь был не Ташкент, и при сорока трех градусах стали жухнуть газоны.
Ночами поливальные машины скупо обрызгивали только самый центр. Листва
сворачивалась и шуршала сухим жестяным шорохом.
Духота верхних этажей под крышами стала физически труднопереносимой.
Городской штаб изучал опыт Юга и изыскивал меры: крыши прогонялись
белой, солнцеотражающей, краской -- эффект! Любая белая краска вдруг
стала (еще одно забытое слово) "дефицитом" -- граждане самосильно
защищались от зноя.
Не модой, но формой одежды сделались шорты. Модой было, напротив, не
носить темных очков и настоятельно рекомендуемых головных уборов.
Отдельная мода возникла у стриженых мальчиков в спортивных кабриолетах
-- белые пробковые шлемы.
Первыми на ночной график перешли рестораны -- те, что и были ночными,
просто закрывались днем за ненадобностью. С одиннадцати до пяти дня
прекратили работу магазины, наверстывая утром и вечером. И очень быстро
привычным, потому что естественным, стало пересидеть самую дневную жару
дома, отдохнуть, вздремнуть -- вошла в нормальный обиход сьеста. Замерла
дневная жизнь -- зато закипела настоящая ночная: в сумерки выползал
народ на улицы, витрины горели, машины неслись -- даже приятно и
романтично, как отдых в Греции.
На сорока пяти все поняли окончательно, что дело круто не ладно.
Ежедневно "Время" информировало о поисках учеными озоновой дыры и
очередном климатическом проекте. Информация была деловито-бодрой, но
причины феномена истолкованию не поддавались.
В пожарах дома полыхали, как палатки. Пожарные в касках и брезенте
валились в обмороки. Пеногонов не хватало, воды в гидроцентралях не
было, телефонные переговоры об аварийном включении не могли не
опаздывать. В
качестве профилактических мер отключили газ; плакаты заклинали
осмотрительно пользоваться электроприборами и тщательно гасить окурки.
За окурок на сгоревшем газоне давали два года.
На сорока семи потек асфальт тротуаров и битум с крыш. Под кондиционером
дышать можно было, но передвигаться днем по городу -- опасно: босоножки
на пробковой подошве (иная обувь годилась плохо) вязли, а сорваться
босиком -- это ожог, как от печки.
Опустели больницы. В дикой сауне палат выжить не мог и здоровый. Одних
забрали родственники, другие забили холодильники моргов.
Ночами экскаваторы еще рыли траншеи кладбищ. Стальные зубья ковша со
звоном били в спекшуюся камнем глину.
И перестал удивляться глаз трупам на раскаленных улицах, которые не
успел подобрать ночной фургон. Газы бродили в их раздутых и с треском
опадающих животах, кожа чернела под белым огнем, и к закату тело
превращалось в сухую головешку, даже не издающую зловония.
Но и при пятидесяти город еще жил. По брусчатке старых переулков и песку
обугленных аллей проскакивали автомобили, на асфальтовых перекрестках
впечатывая глубокие черные колеи и швыряя шмотья из-под спаленных шин.
Еще работали кондиционированные электростанции, гоня свет и прохладу
деньгам и власти. Прочие зарывались в подвалы, дворницкие, подземные
склады -- в глубине дышалось.
Еще открывались ночами центральные супермаркеты, зовя сравнительной
свежестью и изобилием, а для бедных торговали при фонариках рынки.
Дребезжали во мгле автобусы, и пассажиры с мешками хлеба и картошки
собирали деньги водителю, когда путь преграждал поставленный на
гусеничные ленты джип с ребятками в белых балахонах и пробковых шлемах,
небрежно поглаживающих автоматы.
Днем же господствовали две краски: ослепительно белая и безжизненно
серая. В прах рассыпался бурьян скверов, хрупкие скелетики голубей
белели под памятниками, а в сухом мусоре обнажившегося дна Москва-реки
дотлевали останки сожравших их когда-то крыс, не нашедших воды в
последнем ручейке.
Дольше жили те, кто собирался большими семьями, сумел организоваться,
сообща заботиться о прохладе, воде и пище. Ночами во дворах мужчины
бурили ручными воротами скважины, стремясь добраться до водоносных
пластов. Рыли туалеты, строили теневые навесы над землянками. По очереди
дежурили, охраняя свои скудные колодцы, группами добирались до рынков,
всеми способами старались добыть оружие.
Спасительным мнилось метро, не вспомнить когда закрытое; передавали, что
там задохнулись без вентиляции; что под вентиляционными колодцами
властвуют банды и режутся меж собой; что спецохрана защищает переходы к
правительственному городу, стреляя без предупреждения; что убивают за
банку воды.
Градусники давно зашкалило за 55, и в живых оставались только самые
молодые и выносливые. Телевизоры скисли давно, не выдержав режима, но
держались еще древние проводные репродукторы, передавая сообщения о
подземных стационарах, где налаживается нормальная, жизнь, о завтрашнем
спаде температуры -- и легкую музыку по заявкам слушателей.
Свет и огонь рушились с пустых небес, некому уже было ремонтировать
выгнутые рельсы подъездных путей и севший бетон посадочных полос, и
настала ночь, когда ни один самолет не приземлился на московских
аэродромах, и ни один поезд не подошел к перрону.
Последним держался супермаркет на Новом Арбате, опора новых русских, но
подвоз прекратился, замер и он, и ни один автомобиль не нарушил ночной
тишины.
С остановкой последней электростанции умолк телефон, прекратилось пустое
гудение репродуктора, оборвали хрип сдохшие кондиционеры.
Днем город звенел: это трескались и осыпались стекла из рассохшихся
перекошенных рам, жар высушивал раскрытые внутренности домов,
постреливала расходящаяся мебель, щелкали лопающиеся обои, с шорохом
оседая на отслоенные пузыри линолеума. Крошкой стекала с фасадов
штукатурка.
Температура повышалась. Слепящее солнце пустыни било над белыми
саркофагами и черными памятниками города, над рухнувшей эспланадой
кинотеатра "Россия", над осевшими оплавленными машинами, над красной
зубчаткой Кремля, легшими на Тверской фонарными столбами, зияющими
вокзалами...
М. Веллер. Самовар, 1997

Миссис М. всегда была противницей оружия. Потому что оружие – абсолютное
зло, разве вы не понимаете?! Ведь оно создано специально для того, чтобы
отнимать жизнь!.. Но после того как с помощью пистолета миссис М. отняла
жизнь у двух человек, она перестала быть противницей оружия. Она поняла:
оружие – это добро.

То, что добропорядочная домохозяйка была против «этого ужасного оружия»,
неудивительно. В Америке это сплошь и рядом. И не только в Америке –
дураков везде хватает. Но Америка – страна особая. И дураки там особые.
Предельные. А в России – беспредельные. Но до российских дураков мы еще
доберемся, а пока вернемся к американским.

За дураками всегда интересно наблюдать. Например, через лупу
голливудских фильмов, сквозь которую прекрасно видны американцы с их
типичными заморочками. Одна из таких заморочек – страх перед оружием. Не
все американцы подвержены этому страху, но у тех, кому не повезло,
неприязнь к оружию приобретает порой характер настоящего психического
расстройства.
– Я надеюсь, ты не принес это в мой дом! – округлив от ужаса глаза,
говорит герой одного из фильмов своему гостю, зная, что у того есть
пистолет.
– Ты мне обещал, что в нашем доме не будет оружия! – восклицает героиня
другого фильма. И за ее надрывными словами чувствуется драматическая
предрешенность расставания с любимым человеком, который оказался вовсе
не тем, за кого себя выдавал, подонок!..

Чаще всего страдают этой постыдной болезнью лево‑розовые
либерал‑демократические интеллигенты с дурным университетским
образованием и фанатичной тягой к политкорректности. Себя эти инвалиды
умственного труда часто называют «прогрессивно мыслящими» людьми. Однако
весь их «прогрессизм» сводится к насквозь просоциалистиченному
пацифистскому сознанию, которое требует все отнять у богатых и поделить
между бедными, а оружие запретить, ибо от него все зло.
Именно такой и была миссис М. Она занималась благотворительностью,
являлась сторонницей американской организации по контролю за оружием и
всей душой выступала за его запрет. Оружию в руках граждан не место!
Потому что оружие стреляет!..
А кругом дети!..

В ее окружении было достаточно таких же клуш, которые боятся оружия.
Которые готовы голосовать за его полный запрет. И с которыми миссис М.
была полностью согласна. Более того, она даже завидовала им, поскольку
мужья клуш – интеллигентные белые воротнички – были вполне солидарны со
своими половинами в этом вопросе. И потому в их домах не было оружия. И,
соответственно, их дети были в полной безопасности.

А вот самой миссис М. не повезло с мужем. Точнее, не то чтобы не
повезло… нет, Джон был хорошим человеком, но каким‑то уж больно…
ну, брутальным, что ли… Старомодным, если можно так сказать. Совсем не
прогрессивно мыслящим. Он как будто вынырнул из стародавних времен
«мачизма» и патриархата, верил в оружие, не понимая всей пагубности
насилия, и, что самое страшное, – внес это в дом. Уж как только миссис
М. не уговаривала мужа отказаться от дурацкой идеи держать оружие в
доме, ничего не помогало!
А ведь оружие стреляет!..
А дома дети!..

Подруги сочувствовали миссис М. , и она подозревала, что втайне они
немного гордились своими хоть и слегка феминизированными, но
прогрессивно мыслящими мужьями, которые выглядели выигрышно и весьма
современно в сравнении с ее Джоном. Подруги давали советы миссис М. ,
как ей убедить мужа отказаться от мысли держать дома столь опасный
предмет. Но все было тщетно – револьвер оставался в ящике его тумбочки.
А это так опасно!
Ведь оружие стреляет!..
А дома дети!..

Порой от отчаяния перед мужским упрямством у миссис М. опускались руки.
Нет, не в том смысле, что она подумывала о разводе, но… возможно, ее муж
нуждается в лечении от излишней агрессивности? Может быть, ему нужна
профессиональная помощь? Надо отдать ему должное, с детьми и женой Джон
никогда грубым не был, но эта странная тяга к оружию – тревожный
симптом, согласитесь. Быть может, ему надо пройти курс у хорошего
психотерапевта, который поможет Джону найти его проблему и избавиться от
нее? Ничего постыдного в этом нет. Люди лечатся от алкоголизма,
избыточной агрессивности, проходят курсы по повышению чуткости, чтобы
развить в себе политкорректность. Может быть, и Джону это необходимо?
Ведь это же ненормально – иметь оружие в доме!
Ведь оружие стреляет!..
А дома дети!..

Но однажды вечером, когда мужа не было дома, миссис М. услышала шум и
увидела, что в ее дом ворвались два человека черного цвета. Они пинком
вышибли дверь, и по их красным глазам миссис М. догадалась, что лучшие
друзья белого человека находятся под воздействием неизвестных препаратов
и потому неадекватны, а по их агрессивному поведению и ножам, которые
непрошеные гости сжимали в руках, хозяйка догадалась, что ей и ее детям,
кажется, настает политкорректный афрокирдык.

Схватив детей в охапку, она бросилась наверх, закрывая за собой двери,
которые, правда, ничуть не задерживали налетчиков. Последней дверью,
которую закрыла за собой миссис М. , была дверь в спальню. Но и она не
задержала и не успокоила целеустремленных гостей. Напротив, вышибая
двери, один из них сильно поцарапался и потому был в ярости.
В этот момент в руках миссис М. как‑то само по себе оказалось это.
И из этого нехитрого приспособления хозяйка дома произвела несколько
выстрелов, часть из которых попали в цель и оказались для громил
роковыми: оба успешно умерли – один сразу, другой в больнице. С тех пор
миссис М. коренным образом пересмотрела свою точку зрения на оружие. Она
полюбила его.
Потому что оружие стреляет…
А дома дети…

Александр Никонов
"Здравствуй, оружие! Презумпция здравого смысла"