Повторные истории

Угарно!!! ненормотивная лексика....

- Слушай, у меня есть беспесды ахуенная идея! – муж пнул меня куда-то
под жопу коленкой, и похотливо добавил: - Тебе понравицца, детка.

Детка.

Блять, тому, кто сказал, что бабам нравицца эта пиндосская привычка
называть нас детками – надо гвоздь в голову вбить. Вы где этому
научились, Антониобандеросы сраные?


Лично я за детку могу и ебнуть. В гычу. За попытку сунуть язык в мое
ухо, и сделать им "бе-бе-бе, я так тибя хачю" – тоже. И, сколько не
говори, что это отвратительно и нихуя ни разу не иратично – реакции
никакой.

- Сто раз говорила: не называй меня деткой! – я нахмурила брови, и
скрипнула зубами. – И идея мне твоя похуй. Я спать хочу.

- Дура ты. – Обиделся муж. У нас сегодня вторая годовщина свадьбы. Я
хочу разнообразия и куртуазности. Сегодня. Ночью. Прям щас. И у меня
есть идея, что немаловажно.

Вторая годовщина свадьбы – это, конечно, пиздец какой праздник. Без
куртуазности и идей ну никак нельзя.

- Сам мудак. В жопу все равно не дам. Ни сегодня ночью. Ни прям щас. Ни
завтра. Хуевая идея, если что.

Муж оскорбился:

- В жопу?! Нужна мне твоя срака сто лет! Я ж тебе про разнообразие
говорю. Давай поиграем?

Ахуеть. Геймер, бля. Поиграем. В два часа ночи.

- В дочки-матери? В доктора? В прятки? В "морской бой"?

Со мной сложно жыть. И ебацца. Потому в оконцовке муж от меня и съебся.
Я ж слОва в простоте не скажу. Я ж все с подъебоном...

- В рифмы, бля! – не выдержал муж. Пакля!

- Хуякля. – На автомате отвечаю, и понимаю, что извиницца б надо...
Годовщина свадьбы веть. Вторая. Это вам не в тапки срать. – Ну, давай
поиграем, хуле там. Во что?

Муж расслабился. До пиздюлей сегодня разговор не дошел. Уже хорошо.

- Хочу выебать школьницу!

Выпалил, и заткнулся.

Я подумала, что щас – самое время для того, чтоб многозначительно
бзднуть, но не смогла как не пыталась.

Повисла благостная пауза.

- Еби, чотам... Я тебе потом в КПЗ буду сухарики и копченые окорочка через
адвоката передавать. Как порядочная.

Супруг в темноте поперхнулся:

- Ты ебнулась? Я говорю, что хочу как будто бы выебать школьницу! А ей
будеш ты.

Да гавно вопрос! Чо нам, кабанам? Нам што свиней резать, што ебацца –
лиш бы кровища...В школьницу поиграть слабо во вторую годовщину
супружества штоле? Как нехуй делать!

- Ладно, уговорил. Чо делать-то надо?

Самой уж интересно шопесдец.

Кстати, игра в школьницу – это еще хуйня, я чесно говорю. У меня подруга
есть, Маринка, так ее муж долго на жопоеблю разводил, но развел только
на то, чтоб выебать ее в анал сосиской. Ну, вот такая веселая семья.
Кагбутта вы прям никогда с сосиской не еблись... Пообещал он ей за это сто
баксоф на тряпку какую-то, харкнул на сосиску, и давай ею фрикции
разнообразные в Маринкиной жопе производить. И увлекся. В общем, Маринка
уже перецца от этого начала, глаза закатила, пятнами пошла, клитор
налимонивает, и вдуг ее муж говорит: "Упс! ". Дефка оборачивается, а муш
сидит, ржот как лось бамбейский, и сосисную жопку ей показывает. Марина
дрочить перестала, и тихо спрашывает: "А где остальное? ", а муш
(кстати, ево фамилие – Петросян. Нихуя не вру) уссываецца, сукабля:
"Где-где... В жопе! " И Марина потом полночи на толкане сидела, сосиску из
себя выдавливала. Потом, кстати, пара развелась. И сто баксоф не
помогли.

А тут фсего делов-то: в школьницу поиграть!

Ну, значит, Вова начал руководить:

- Типа так. Я это вижу вот как: ты, такая школьница, в коричневом
платьице, в фартучке, с бантиком на башке, приходиш ко мне домой
пересдавать математику. А я тебя ебу. Как идея?

- Да пиздец просто. У меня как рас тут дохуя школьных платьев висит в
гардеробе. На любой вкус. А уж фартуков как у дурака фантиков. И бант,
разумееца, есть. Парадно-выгребной. Идея, если ты не понял, какая-то
хуевая. Низачот, Вольдемар.

- Не ссы. Мамин халат спиздить можешь? Он у нее как раз говнянского
цвета, в темноте за школьное платье прокатит. Фартук на кухне возьмем.
Похуй, что на нем помидоры нарисованы. Главное – он белый. Бант похуй, и
без банта сойдет. И еще дудка нужна.

Какая, бля, дудка????????? Дудка ему нахуя?????

- Халат спизжу, нехуй делать. Фартук возьму. А дудка зачем?

- Дура. – В очередной раз унизил мой интеллект супруг. – в дудке вся
сила. Это будет как бы горн. Пионерский. Сечеш? Это фетиш такой. И
фаллический как бы символ.

Секу, конечно. Мог бы и не объяснять. В дудке – сила. Это ж все знают.

В темноте крадусь на кухню, снимаю с крючка фартук, как крыса Шушера
тихо вползаю в спальню к родителям, и тырю мамин халат говняного цвета.
Чтоб быть школьницей. Чтоб муж был щастлив. Чтоб пересдать ему
математику. А разве ваша вторая годовщина свадьбы проходила как-то
по-другому? Ну и мудаки.

В темной прихожей, натыкаясь сракой то на холодильник, то на вешалку,
переодеваюсь в мамин халат, надеваю сверху фартук с помидорами, сую за
щеку дудку, спизженную, стыдно сказать, у годовалого сына, и стучу в
дверь нашей с мужем спальни:

- Тук-тук. Василиваныч, можно к вам?

- Это ты, Машенька? – отвечает из-за двери Вова-извращенец, - Входи,
детка.

Я выплевываю дудку, открываю дверь, и зловещим шепотом ору:

- Сто первый раз говорю: не называй меня деткой, удмурт!!! Заново
давай!!!

- Сорри... - доносицца из темноты, - давай сначала.

Сую в рот пионерский горн, и снова стучусь:

- Тук-тук. Василиваныч, к Вам можно?

- Кто там? Это ты, Машенька Петрова? Математику пришла пересдавать?
Заходи.

Вхожу. Тихонько насвистываю на дуде "Кукарачю". Маршырую по-пианерски.

И ахуеваю.

В комнате горит ночник. За письменным столом сидит муж. Без трусов но в
шляпе. Вернее, в бейсболке, в галстуке и в солнечных очках. И что-то
увлеченно пишет.

Оборачивается, видит меня, и улыбаецца:

- Ну, что ж ты встала-то? Заходи, присаживайся. Можешь подудеть в дудку.


- Васильиваныч, а чой та вы голый сидите? – спрашиваю я, и, как положено
школьнице, стыдливо отвожу глаза, и беспалева дрочу дудку.

- А это, Машенька, я трусы постирал. Жду, когда высохнут. Ты не
стесняйся. Можешь тоже раздецца. Я и твои трусики постираю.

Вот пиздит, сволочь... Трусы он мне постирает, ога. Он и носки свои сроду
никогда не стирал. Сука.

- Не... - блею афцой, - Я и так без трусиков... Я ж математику пришла
пересдавать все-таки.

Задираю мамин халат, и паказываю мужу песду. В подтверждение, значит.
Быстро так показала, и обратно в халат спрятала.

За солнечными очками не видно выражения глаз Вовы, зато выражение хуя
более чем заметно. Педофил, бля...

- Замечательно! – шепчет Вова, - Математика – это наше фсе. Сколько
будет трижды три?

- Девять. – Отвечаю, и дрочу дудку.

- Маша! – Шепотом кричит муж, и развязывает галстук. – ты гений! Это же
твердая пятерка беспесды! Теперь второй вопрос: ты хочешь потрогать мою
писю, Маша?

- Очень! – с жаром отвечает Маша, и хватает Василиваныча за хуй, - Пися
– это вот это, да?

- Да! Да! Да, бля! – орет Вова, и обильно потеет. – Это пися! Такая вот,
как ты видишь, писюкастая такая пися! Она тебе нравицца, Маша Петрова?

- До охуения. - отвечаю я, и понимаю, что меня разбирает дикий ржач. Но
держусь.

- Тогда гладь ее, Маша Петрова! То есть нахуй! Я ж так кончу. Снимай
трусы, дура!

- Я без трусов, Василиваныч, - напоминаю я извру, - могу платье снять.
Школьное.

Муж срывает с себя галстук, бейсболку и очки, и командует:

- Дай померить фартучек, Машабля!

Нет проблем. Это ж вторая годовщина нашей свадьбы, я еще помню. Ну,
скажите мне – кто из вас не ебался в тещином фартуке во вторую годовщину
свадьбы – и я скажу кто вы.

- Пожалуйста, Василиваныч, меряйте. – снимаю фартук, и отдаю Вове.

Тот трясущимися руками напяливает его на себя, снова надевает очки,
отставляет ногу в сторону, и пафосно вопрошает:

- Ты девственна, Мария? Не касалась ли твоего девичьего тела мушская
волосатая ручища? Не трогала ли ты чужые писи за батончег Гематогена,
как путана?

Хрюкаю.

Давлюсь.

Отвечаю:

- Конечно, девственна, учитель математики Василиваныч. Я ж еще совсем
маленькая. Мне семь лет завтра будет.

Муж снимает очки, и смотрит на меня:

- Бля, ты специально, да? Какие семь лет? Ты ж в десятом классе, дура!
Тьфу, теперь хуй упал. И все из-за тебя.

Я задираю фартук с помидорами, смотрю как на глазах скукоживаецца Вовино
барахло, и огрызаюсь:

- А хуле ты меня сам сбил с толку? "Скока буит трижды три? " Какой, бля,
десятый класс?!

Вова плюхаецца на стул, и злобно шепчет:

- А мне что, надо было тебя просить про интегралы рассказать?! Ты знаешь
чо это такое?

- А нахуя они мне?! – тоже ору шепотом, - мне они даже в институте нахуй
не нужны! Ты ваще что собираешься делать? Меня ебать куртуазно, или
алгебру преподавать в три часа ночи?!

- Я уже даже дрочить не собираюсь. Дура!

- Сам такой!

Я сдираю мамашин халат, и лезу под одеяло.

- Блять, с тобой даже поебацца нормально нельзя! – не успокаиваецца муж.


- Это нормально? – вопрошаю я из-под одеяла, и показываю ему фак, -
Заставлять меня дудеть в дудку, и наряжацца в хуйню разную? "Ты
девственна, Мария? Ты хочеш потрогать маю писю? " Сам ее трогай,
хуедрыга! И спасибо, что тебе не приспичило выебать козлика!

- Пожалуйста!

- Ну и фсе!

- Ну и фсе!

Знатно поебались. Как и положено в годовщину-то. Свадьбы. Куртуазно и
разнообразно.

В соседней комнате раздаецца деццкий плач. Я реагирую первой:

- Чо стоишь столбом? Принеси ребенку водички!

Вова, как был – в фартуке на голую жопу, с дудкой в руках и в солнечных
очках, пулей вылетает в коридор.


... Сейчас сложно сказать, что подняло в тот недобрый час мою маму с
постели... Может быть, плач внука, может, жажда или желание сходить
поссать... Но, поверьте мне на слово, мама была абсолютно не готова к
тому, что в темноте прихожей на нее налетит голый зять в кухонном
фартуке, в солнечных очках и с дудкой в руке, уронит ее на пол, и
огуляет хуем по лбу...

- Славик! Славик! – истошно вопила моя поруганная маман, призывая папу
на подмогу, - Помогите! Насилуют!

- Да кому ты нужна, ветош? – раздался в прихожей голос моего отца.

Голоса Вовы я почему-то не слышала. И мне стало страшно.

- Кто тут? Уберите член, мерзавец! Извращенец! Геятина мерская!

Мама жгла, беспесды.

- Отпустите мой хуй, мамаша... - наконец раздался голос Вовы, и в щель под
закрытой дверью спальни пробилась полоска света. Вове наступил пиздец.

Мама визжала, и стыдила зятя за непристойное поведение, папа дико ржал,
а Вова требовал отпустить его член.

Да вот хуй там было, ага. Если моей маме выпадает щастье дорвацца до
чьего-то там хуя – это очень серьезно. Вову я жалела всем сердцем, но
помочь ему ничем не могла. Еще мне не хватало получить от мамы песдюлей
за сворованный халат, и извращенную половую жызнь. Так что мужа я
постыдно бросила на произвол, зная точно, ЧЕМ он рискует. Естественно,
такого малодушия и опездальства Вова мне не простил, и за два месяца до
третьей годовщины нашей свадьбы мы благополучно развелись.

Но вторую годовщину я не забуду никогда.

Я б и рада забыть, честное слово.

Но мама... Моя мама...

Каждый раз, когда я звоню ей, чтобы справицца о ее здоровье, мама долго
кашляет, стараясь вызвать сочувствие, и нагнетая обстановку, а в
оконцовке всегда говорит:

- Сегодня, как ни странно, меня не били членом по щекам, и не тыкали в
глаза дудкой. Стало быть, жива.

Я краснею, и вешаю трубку.

И машинально перевожу взгляд на стенку. Где на пластмассовом крючке
висит белый кухонный фартук.

С помидорами.

Я ж пиздец какая сентиментальная...

На работе секретаря зовут Катя.
Конец тяжелого рабочего дня, я, уходя домой, прощаюсь: "Пока, Кать!".
Она округляет глаза: "А мне зачем это знать?".
Дошло не сразу.