Экзамены.
В жизни студента экзамены - особая статья, это не просто проверка
преподавателем усвоенного материала, это - поединок, и не на жизнь или
смерть, а на достоинство и уважение, на стипендию, это - самоутверждение
для студента. Главный студенческий шик - не зная ничего, прийти на
экзамен и ответить на отлично, утереть нос "зубрилкам" - тем, кто
исправно записывал все лекции.
Перед историком трепетали несколько поколений студентов. Особенно -
студенток. Девушек он не очень жаловал, а уж те, кто появлялся на
экзамене нарядной, накрашенной и причесанной, были обречены на провал.
Таких он гонял особенно усердно - ибо "если девушка пришла в столь
помпезном виде на экзамен, то голова у нее занята явно не тем". Мысль,
что и в причесанной голове могут быть весьма умные мысли, и даже знания,
он категорически отвергал.
Бывалые второкурсницы в числе прочих наставлений рекомендовали за неделю
до экзамена не мыть голову, приходить, собрав волосы в скромный хвостик,
косметики - ни-ни! Одежда - "крестьянская" юбка до пят, и безразмерный
свитер. В таком вот виде, авторитетно утверждали "бывалые", нам у него
если не пятерки - то уж хотя бы уважение обеспечено. И мы слушались - им
же виднее!
Историю я всегда любила, и особенно не прогуливала - читал он хорошо.
Посещение лекций было свободное, но он был из тех, чьи лекции я ценила.
Экзамен был назначен на 13.00. Всей группой мы договорились собраться в
морге в 10, чтобы еще раз пробежать вопросы и повторить материал.
Нас было три подруги, и мы решили встретиться чуть пораньше и пройтись
по магазинчикам. И вот мы идем - и - о чудо! - я в витрине одного из
магазинов вижу костюм! Такой, что "в зобу дыханье сперло"! Ярко-зеленый,
скорее даже - ядовито-зеленый, с умопомрачительно блестящими золотыми
пуговицами, с коротенькой облегающей юбкой! То была любовь с первого
взгляда, и я сразу же поняла, что должна им обладать! Экзамен по истории
сразу стал далеким и неактуальным событием.
Костюм сидел на мне - не придерешься, тютелька в тютельку, и идеально
подходил к зеленым глазам. Девчонки одобрили его единогласно.
Стоил он четыре моих стипендии, но, поскольку я была работающей
студенткой, таковая сумма у меня имелась, правда - дома. Прошу у
продавщиц отложить костюм на час.
До дома было минут сорок ходьбы. Потом еще столько же - назад, к
заветному костюму. А после надо было в универ, на экзамен. Пешком было
никак не поспеть, и я решилась - гулять так гулять - разориться на
такси! Девчонки мои тем временем отправились в морг.
Ловлю такси.
- Мне сейчас - быстренько - в старый город, вот по этому адресу, потом -
назад, сюда, а потом в университет! - плюхаюсь на переднее сиденье.
- Дэнег нэ хватаит, да-а? - сверкает улыбкой в два ряда белоснежных
зубов из-под угольно-черных усов таксист.
- Да.
- Сколька тэбэ нада?
Называю сумму. Не говоря ни слова, таксист вынимает из кармана пачку
денег, отсчитывает нужную сумму и со словами:
- На, беры, буду я тут ище два раза взад-впэред машина гонять.
Хватаю деньги и стремглав несусь назад - забирать костюм. Продавщицы, не
ожидавшие от меня подобной прыти, заворачивают его в бумагу, я
быстренько плачу и бегу назад. На часах - 11.35. Пока успеваю.
Черноусый таксист ждет.
- Куда тэпер?
Называю адрес. Едем.
- Тряпка купил?
- Костюм! Красивый - глаз не отвести!
- Ха!
Подъезжаем к моему дому, я бегу наверх, домой - жили мы на втором этаже.
Дома совершенно отчетливо понимаю, что не смогу сейчас положить
купленное мною чудо в шкаф и пойти на улицу в бесформенной юбке до полу.
Это было бы величайшей несправедливостью!
Переодеваюсь в костюм. Скромный хвостик никак не сочетается с золотыми
пуговицами, распускаю волосы. Глянув в зеркало, понимаю, что просто
обязана подчеркнуть зелень глаз - под цвет костюму.
В таком вот виде, нацепив туфли на каблуках, выплываю из подъезда. 12.15
- скоро экзамен. Таксист, увидя меня, восхищенно прицокнул языком.
Захожу в морг в половине первого. Наши уже сворачивают конспекты, на
столах пустые чашки кофе и конфетные обертки.
Увидя меня, девчонки присвистывают:
- Ты что, с ума сошла? Экзамен решила запороть, дура!
- Я сдам! - у меня вдруг появляется такое чувство, что я все могу, а
особенно - в новом костюме.
- Да историк с тобой разговаривать не станет!
- Как это не станет? Должен же он экзамен принимать, и у меня - тоже.
Посмотрим.
- Спорим, не сдашь! Завалишь. Или сдашь - но низко. - Ввязывается наш
Игорек, единственный мальчик в группе.
- Спорим! На что?
- На шампанское!
- Пойдет! Учти - если сдам на пять, ставишь всем бутылку после экзамена.
- Это ты нам поставишь! И не забудь закуску!
- Увидим!
- Продуешь!
Идем в аудиторию. Появляется историк. В компании серо-коричневых
девчонок я выгляжу "зеленой вороной". Смотрит на меня внимательно из-под
очков. У меня начинают предательски дрожать коленки.
Он раскладывает билеты, и приглашает войти первых пять человек.
Остальные ждут за дверью. Лихорадочно открываю конспекты - ведь
повторить не успела, начинаю листать. Внезапно обнаруживаю, что ничего
не помню. Листаю конспекты - и не узнаю написанного, словно и не я
писала.
Стоп! Нельзя поддаваться панике, на мне же такой костюм! Я знаю это
состояние - когда кажется, что ничего не помнишь и не знаешь, это верный
признак того, что - переучилась.
Лучшее, что я могу для себя сейчас сделать - попробовать успокоиться и
идти отвечать. За дверьми я обречена "дозревать" до состояния истерики.
Как только выходит первый человек, захожу. Подхожу к историку, кладу
свою зачетку.
- Берите билет.
Хватаю первый с краю билет.
- Пятый.
Историк протягивает мне бумажку с вопросами пятого билета и я иду
готовиться.
В билете три вопроса:
1. Рыцарские ордена на территории Литвы в 13 веке
и их влияние на политику княжества Литовского - знаю, ерунда!
2. Принятие Литвой христианства и его влияние на дальнейшую судьбу
Литвы. - Тоже не проблема!
3. Столыпинская аграрная реформа.
Можно вздохнуть - все три вопроса я знала.
Начинаю готовиться. Набрасываю план, продумываю, как построить ответ,
записываю лишь основные пункты и даты. Спустя десять минут поднимаю
руку:
- Можно отвечать?
- Пожалуйста.
Выхожу на кафедру, за столом передо мной сидит историк. С интересом
оценивает мои ноги.
- Начинайте.
Сначала невнятно, заикаясь, но потом успокаиваюсь и начинаю говорить.
Слушаю себя - и радуюсь, черт побери, я хорошо отвечаю! Историк слушает,
кивая и блестя очками.
- Хорошо, хорошо... Так. А как вы лично оцениваете реформу Столыпина?
- В целом - положительно. Не его вина, что у России просто не хватило
времени, чтобы довести до конца задуманное им. Он верно в целом понимал
задачи государства, вот только проводил свою реформу слишком уж резко,
потому и был застрелен Д. Богровым.
- Хорошо... Да, в целом - хорошо, вы знаете материал. Где ваша зачетка?
- Вот, перед вами.
- Пять. Пока - первая пятерка. Улыбнувшись лишь одними глазами из-под
очков, он протягивает мне зачетку.
Пять!!! И шампанское - мое! И - новый костюм! Нет, сегодня положительно
"мой день"!
Гордо выхожу из аудитории.
За дверью меня обступают:
- Ну?
- Пять!
- Врешь!
- Не вру! Пусть Игорек выставляет шампанское - угощаю всех, выпьем
после!
Кроме меня, пятерку получили Игорек и еще одна, из "зубрилок".
Игорьку пришлось сбегать в кафе, купить бутылку шампанского. Закуску в
виде пирожков организовали сообща.
Усевшись на травке во дворике, мы распивали шампанское из пластиковых
стаканчиков и закусывали пирожками. Мимо нас - с бумагами в деканат -
проходит историк:
- Празднуете сдачу экзамена?
Я - слегка "под мухой" - объясняю:
- Нет, это они спорили со мной, что я завалю у вас экзамен, а я сдала на
отлично!
- Странный спор. Вы были на большинстве лекций, почему вы были должны не
сдать?
- А потому что пришла при параде, а не как сельская учительница!
- Совсем странно... Впрочем, я замечал, что девушкам на экзаменах не до
нарядов, они обычно скромно одеты... Но на вас сегодня было приятно
смотреть, не скрою.
- Да?! А про вас говорят, что вы не любите нарядных девушек, и нарочно
заваливаете их на экзаменах!
- Что вы говорите? - тут он раскатисто захохотал. - Вот уж не знал, ну
надо же!
- Да? - настает мой черед смеяться - зря девчонки неделю голову не мыли!
- Угощайтесь, вот вам стаканчик, берите.
- Не откажусь, - историку наливают шампанское, протягивают пирожок.
... Мы сидим на травке, пьем из пластиковых стаканчиков, жуем пирожки и
болтаем. На равных, совсем как друзья. Щелкая фотоаппаратами, мимо снуют
туристы. До сих пор, вспоминая этот день, я помню то ощущение счастья,
молодости и свободы....
Рассказчик: Olga Natasova
1
21.06.2010, Новые истории - основной выпуск
Литература под водку и соленый огурец
Литовскую литературу нам читал некто А., сухонький и сутулый старичок,
тонкогубый, с реденькими и зачесанными назад седыми волосами. В
бессменном сером костюме. Читал вяло, скучно, невыразительно, но зато
исправно записывал в свой блокнотик, кто отсутствует. На официально
разрешенное свободное посещение лекций он плевать хотел, и сразу же нам
объявил, что каждый имеет право не присутствовать на трех лекциях.
Больше - ни-ни. "Прогульщику я обещаю серьезные проблемы на экзамене". И
мы не сомневались - раз обещает, устроит, за таким не заржавеет.
Русских он не любил, чего даже не трудился скрывать хотя бы из
вежливости - все-таки мы "русисты-филологи".
- Русские - это народ лентяев и потомственных алкоголиков. За годы
советской оккупации русские приучили нас лениться. - Вещал он с кафедры
перед началом каждой лекции.
Естественно, что отношения "преподаватель - студент" у нас были, что
называется, "дружбе крепнуть".
Не помню, кому конкретно пришла в голову мысль проучить его. Но идея
была воистину гениальной!
Поздняя осень. Торопливо занимаем места, в аудитории холодно, вынимаем
из сумок книжки, тетрадки, ручки. Пальто далеко не убираем - его лучше
накинуть на плечи. Все это время А.. стоит и молча, с оттенком презрения
ждет, когда же мы наконец устроимся. Тощий, сухопарый - как ржавый
гвоздь, так бы и тюкнула по темечку!
- Ну, я могу наконец начинать? Пунктуальность явно у вас не в почете...
Ну, что ж еще можно от вас ожидать...
Устроившись, мы выжидающе смотрим на него. А. раскрывает конспект,
кладет его перед собой и начинает читать. Мы записываем. В любой другой
день мы бы уже привычно дремали, лениво поглядывая на часы. В любой - но
не сегодня. Сегодня мы все напряжены и ждем. Если бы А. хоть чуть-чуть
прислушивался к аудитории, он бы тоже почувствовал это ожидание. Но мы
его не интересовали.
Наконец проходит полчаса - до конца лекции остается еще час. Вот-вот...
Раздается стук в дверь, и на пороге аудитории появляется посыльный -
молодой румяный паренек в форменной синей курточке и фуражке. А.
вскидывает бровь:
- Чем обязан?
- Ваш заказ! - бойко по-литовски говорит паренек, достает из принесенной
коробки бутылку водки, откупоривает и ставит перед ним. Затем расстилает
салфетку, достает стакан и тарелку. Из баночки вынимает несколько
соленых огурцов, и, аккуратно разрезав, раскладывает по тарелочке.
Украшает все это веточкой зелени, кланяется, и улыбнувшись и пожелав
"Приятного аппетита уважаемому пану", уходит.
Перед А. на кафедре остается стоять раскупоренная бутылка РУССКОЙ водки
и огурцы... Сервировано, надо сказать, умело и красиво.
Мы молчим, лишь глаза предательски блестят и выдают тайную радость. А.,
даже не бледный, а какой-то серый, пытается продолжать лекцию, как ни в
чем не бывало. Это ему дается с явным трудом. Он судорожно сглатывает
слюну, облизывается. Ноздри раздуваются, как у породистого скакуна.
Видно, что ему уже не до лекции и как хочется выпить и закусить!
Искушение велико. Громадным усилием воли А. сдерживает себя.
Наконец на часах 12.30 - и он, едва попрощавшись, пулей выскакивает из
аудитории и бежит в буфет.
Вслед ему летит наш смешок, мы собираем сумки, одеваемся и тоже уходим.
Водку и огурцы решаем выбросить - свою службу они уже сослужили.
После этой лекции и буфета, А. полетел прямиком в деканат, где
категорически отказался читать "этим варварам". Ему пошли навстречу, и
уже следующую лекцию нам читал молоденький паренек, вчерашний студент.
Читал, кстати, очень неплохо.
Помню, как однажды после лекций мы вместе с ним ждали троллейбуса на
остановке - оказалось, нам было надо ехать в одну сторону. Когда же
наконец подошел наш маршрут мы, окоченевшие, плюхнулись на сиденье прямо
над обогревателем и облегченно вздохнули! На его (и думаю, что и на моем
лице тоже!) было написано сплошное блаженство!
Вот оно - полнейшее равенство и братство :-)
Литовскую литературу нам читал некто А., сухонький и сутулый старичок,
тонкогубый, с реденькими и зачесанными назад седыми волосами. В
бессменном сером костюме. Читал вяло, скучно, невыразительно, но зато
исправно записывал в свой блокнотик, кто отсутствует. На официально
разрешенное свободное посещение лекций он плевать хотел, и сразу же нам
объявил, что каждый имеет право не присутствовать на трех лекциях.
Больше - ни-ни. "Прогульщику я обещаю серьезные проблемы на экзамене". И
мы не сомневались - раз обещает, устроит, за таким не заржавеет.
Русских он не любил, чего даже не трудился скрывать хотя бы из
вежливости - все-таки мы "русисты-филологи".
- Русские - это народ лентяев и потомственных алкоголиков. За годы
советской оккупации русские приучили нас лениться. - Вещал он с кафедры
перед началом каждой лекции.
Естественно, что отношения "преподаватель - студент" у нас были, что
называется, "дружбе крепнуть".
Не помню, кому конкретно пришла в голову мысль проучить его. Но идея
была воистину гениальной!
Поздняя осень. Торопливо занимаем места, в аудитории холодно, вынимаем
из сумок книжки, тетрадки, ручки. Пальто далеко не убираем - его лучше
накинуть на плечи. Все это время А.. стоит и молча, с оттенком презрения
ждет, когда же мы наконец устроимся. Тощий, сухопарый - как ржавый
гвоздь, так бы и тюкнула по темечку!
- Ну, я могу наконец начинать? Пунктуальность явно у вас не в почете...
Ну, что ж еще можно от вас ожидать...
Устроившись, мы выжидающе смотрим на него. А. раскрывает конспект,
кладет его перед собой и начинает читать. Мы записываем. В любой другой
день мы бы уже привычно дремали, лениво поглядывая на часы. В любой - но
не сегодня. Сегодня мы все напряжены и ждем. Если бы А. хоть чуть-чуть
прислушивался к аудитории, он бы тоже почувствовал это ожидание. Но мы
его не интересовали.
Наконец проходит полчаса - до конца лекции остается еще час. Вот-вот...
Раздается стук в дверь, и на пороге аудитории появляется посыльный -
молодой румяный паренек в форменной синей курточке и фуражке. А.
вскидывает бровь:
- Чем обязан?
- Ваш заказ! - бойко по-литовски говорит паренек, достает из принесенной
коробки бутылку водки, откупоривает и ставит перед ним. Затем расстилает
салфетку, достает стакан и тарелку. Из баночки вынимает несколько
соленых огурцов, и, аккуратно разрезав, раскладывает по тарелочке.
Украшает все это веточкой зелени, кланяется, и улыбнувшись и пожелав
"Приятного аппетита уважаемому пану", уходит.
Перед А. на кафедре остается стоять раскупоренная бутылка РУССКОЙ водки
и огурцы... Сервировано, надо сказать, умело и красиво.
Мы молчим, лишь глаза предательски блестят и выдают тайную радость. А.,
даже не бледный, а какой-то серый, пытается продолжать лекцию, как ни в
чем не бывало. Это ему дается с явным трудом. Он судорожно сглатывает
слюну, облизывается. Ноздри раздуваются, как у породистого скакуна.
Видно, что ему уже не до лекции и как хочется выпить и закусить!
Искушение велико. Громадным усилием воли А. сдерживает себя.
Наконец на часах 12.30 - и он, едва попрощавшись, пулей выскакивает из
аудитории и бежит в буфет.
Вслед ему летит наш смешок, мы собираем сумки, одеваемся и тоже уходим.
Водку и огурцы решаем выбросить - свою службу они уже сослужили.
После этой лекции и буфета, А. полетел прямиком в деканат, где
категорически отказался читать "этим варварам". Ему пошли навстречу, и
уже следующую лекцию нам читал молоденький паренек, вчерашний студент.
Читал, кстати, очень неплохо.
Помню, как однажды после лекций мы вместе с ним ждали троллейбуса на
остановке - оказалось, нам было надо ехать в одну сторону. Когда же
наконец подошел наш маршрут мы, окоченевшие, плюхнулись на сиденье прямо
над обогревателем и облегченно вздохнули! На его (и думаю, что и на моем
лице тоже!) было написано сплошное блаженство!
Вот оно - полнейшее равенство и братство :-)
24.06.2010, Остальные новые истории
Танцовщица
Городок у нас маленький, все у всех на виду. Событий мало, да и те, что
есть, большей частью скучны и обыденны. Один – женился, другая - родила,
этот – умер. Так и живем, от свадеб – к похоронам.
Приезд Танцовщицы в наш городок взбудоражил все население. В каждом доме
только и разговоров было, что о ней.
Говорили всякое.
Говорили, будто был у нее богатый женатый покровитель, но он оставил ее,
узнав, что она беременна. Говорили, что она из богатой семьи, но родные
отвернулись от нее, когда она избрала ремесло бродячей танцорки.
Говорили, что у нее несколько внебрачных детей от разных отцов, которые
воспитываются по разным приютам. Словом, болтали всякое, и эти слухи
только подогревали интерес к ней.
* * *
На сцене - маленькая хрупкая женщина. Вот она грациозно изгибает спину и
наклоняется. Руки, словно две птицы, взмывают вверх. Глаза полуприкрыты,
словно она танцует в забытьи, отрешившись сознательно от реального мира,
и в том числе от нас, ее зрителей.
Она танцует так же естественно и легко, как дышит, словно играющий
ребенок, которому безразлично, что все эти взрослые, собравшиеся вокруг
него, умиленно-восторженно наблюдают за ним – «Ну надо же, только
посмотрите, какой он! Во дает!»
В ее танце была причудливая смесь балета, пантомимы, классики и рока.
Критики наперебой кричали о новаторстве жанра, о смещении стилей, а она
– она просто изливалась в танце, открывая – и отдавая всю душу...
+
* * *
В ту пору я еще не уехал в столицу, а был начинающим журналистом в
местной газетке. Вместе с редактором, нас было всего четверо человек
сотрудников, и неудивительно, что брать у нее интервью снарядили меня.
До того, как говорить с ней, я смотрел ее танец несколько раз.
Свой номер она танцевала в паре с «партнером»-манекеном.
... Завершающая сцена танца была очень сильной: она разбивала манекен,
«убивала».
Разбитый манекен лежал в глубине сцены, в полумраке, повернутый к залу и
самой танцовщице спиной.
Свет и музыка медленно затухали, пока наконец не воцарялся полумрак.
Музыку сменяло сердцебиение – сначала частые удары сердца, под конец
номера и они угасали вовсе.
Это угасание и затухание сопровождалось танцем – она танцевала в кругу
света посреди сцены, в развевающихся одеждах.
В момент, когда медленная музыка сменялась ударами сердца и начинал
гаснуть свет, танцовщица «разрывала» одежды на груди и вынимала одной
рукой – сердце, в другой же был огонь. Она поджигала сердце, и пока оно
сгорало, корчась и отбрасывая на стены в темноте причудливые отсветы,
женщина продолжала танцевать с горящим пламенем в руках.
Под конец свет угасал, затихали удары сердца, и танцовщица, погасив
пламя в руках, медленно, словно умирая, распластывалась на сцене в ногах
у «мужчины»-манекена. Наступала темнота и тишина.
Эту тишину неизменно взрывал гул аплодисментов – зал вставал,
аплодировал, свистел, зрители требовали еще – «на бис»!
«На бис» танцовщица обычно не выходила, вежливо поклонивщись, легкой
походкой она убегала со сцены. Рабочие уносили вслед за ней разбитый
манекен.
* * *
Ее танец произвел на меня очень глубокое впечатление – такая сильная,
всепрощающая любовь, и столь эмоционально выраженная! Это могло идти
только из глубины души, несомненно, у самой танцовщицы есть в прошлом
нечто подобное, откуда иначе могла бы взяться столь подлинная страсть и
эмоциональность ее номера?... Я пытался в воображении нарисовать себе
историю несчастной любви танцовщицы, но получалась сплошная банальность
– вот она его полюбила, вот он ее отверг и бросил.
* * *
Еще сцена из ее номера, глубоко потрясшая меня: Под звуки простенькой
детской песенки она (танцовщица) ходит «хороводом» рядом с манекеном.
Отчетливо виден ее округлившийся живот. Мужчина же стоит вполоборота,
неподвижный и безучастный ко всему происходящему. Когда же она пытается
прильнуть к нему, он замахивается рукой, словно с намерением ударить.
Она отскакивает от него, раздается металлический скрежет, гаснет свет.
Где-то за сценой раздается детский плач, после все стихает.
* * *
Брать у нее интервью я шел со смешанными чувствами. Я тогда был очень
молод, неопытен, и стеснялся этого. Танцовщица же мне казалась женщиной
зрелой и многое пережившей. Я тщательно подготовился, составил список
вопросов, подобающим образом оделся, словом, сделал все, чтобы не
ударить лицом в грязь и произвести впечатление мужчины, а не зеленого
юнца.
Встретиться мы договорились в фойе гостиницы. Она запаздывала, и от
нечего делать я принялся вышагивать по вестибюлю, разглядывая картины на
стенах. Я так загляделся, что, когда она окликнула меня, вздрогнул от
неожиданности.
- Вот и я!
- Здравствуйте!
- У меня двадцать минут. Давайте присядем вот здесь и сразу начнем, - с
этими словами Танцовщица направилась к диванам в углу фойе. Я
рассчитывал повести ее в гостиничное кафе, меня разочаровала эта спешка,
но – делать было нечего и я покорно поплелся сзади.
Мы уселись друг против друга, я вынул из сумки диктофон и уже было начал
приготовленную заранее фразу, как внезапно я поглядел на нее внимательно
вблизи и... застыл.
Я увидел – ведь она старая! Морщинистое лицо, седые корни волос,
сморщенная шея, узловатые руки... Она была почти старухой! На сцене же
она выглядела почти девочкой...
Как же так – старуха – и такой танец, полный страсти и нерастраченной
любви?..
Наверное, мое недоумение было написано у меня на лице, потому что она,
поглядев на меня, заливисто рассмеялась.
- Да, да, молодой человек, я совсем не та девчонка, которой кажусь со
сцены. Вы разочарованы?
- Нет, - промямлил я, хотя на моей физиономии явно было написано
обратное.
- Не имеет значения, хотя вы и разочарованы. Итак, я слушаю.
Все заранее заготовленные фразы куда-то испарились, и я ляпнул первое,
что пришло в голову:
- Вы танцуете любовь и страсть, боль и разлуку, в вашем возрасте... и
ваш танец – этот мужчина-манекен, который вы разбиваете... вы, наверное,
очень несчастная и одинокая женщина?
Тут Танцовщица расхохоталась таким заливистым и молодым смехом, что я
понял, что сморозил глупость.
- Я?! Несчастная? Ну что вы, молодой человек, нет, совсем нет! Наоборот!
Я – очень счастливая!
Даже не пытаясь скрыть недоумение, я спросил:
- И в чем состоит ваше счастье? Ведь у вас, как я понимаю, нет ни семьи,
ни – детей, ни даже – мужа?!
- Мое счастье - в том, что каждое утро я собираю «Его» снова – и Он
только мой!
Видя мою оторопь от такого ответа, Танцовщица пригнулась ко мне и
продолжила:
- Мое «несчастье» же, как вы сказали, в другом, вы еще слишком молоды,
чтобы понять. И не дай вам Б-г испытать то, что я пережила.
- ???
- Несчастье – это видеть, что любимый тобой человек не достоин тебя, что
его душа пуста, а помыслы - низки, видеть, что он не ценит тебя и не в
состоянии оценить, настоящее несчастье - видеть все это и продолжать
любить.
Совершенно ошеломленный, не зная, что сказать, я молча сидел против этой
женщины.
Заметив мое замешательство, она встала, поправила прическу, и ушла, а я
еще долго сидел в вестибюле, пытаясь понять эту женщину...
Городок у нас маленький, все у всех на виду. Событий мало, да и те, что
есть, большей частью скучны и обыденны. Один – женился, другая - родила,
этот – умер. Так и живем, от свадеб – к похоронам.
Приезд Танцовщицы в наш городок взбудоражил все население. В каждом доме
только и разговоров было, что о ней.
Говорили всякое.
Говорили, будто был у нее богатый женатый покровитель, но он оставил ее,
узнав, что она беременна. Говорили, что она из богатой семьи, но родные
отвернулись от нее, когда она избрала ремесло бродячей танцорки.
Говорили, что у нее несколько внебрачных детей от разных отцов, которые
воспитываются по разным приютам. Словом, болтали всякое, и эти слухи
только подогревали интерес к ней.
* * *
На сцене - маленькая хрупкая женщина. Вот она грациозно изгибает спину и
наклоняется. Руки, словно две птицы, взмывают вверх. Глаза полуприкрыты,
словно она танцует в забытьи, отрешившись сознательно от реального мира,
и в том числе от нас, ее зрителей.
Она танцует так же естественно и легко, как дышит, словно играющий
ребенок, которому безразлично, что все эти взрослые, собравшиеся вокруг
него, умиленно-восторженно наблюдают за ним – «Ну надо же, только
посмотрите, какой он! Во дает!»
В ее танце была причудливая смесь балета, пантомимы, классики и рока.
Критики наперебой кричали о новаторстве жанра, о смещении стилей, а она
– она просто изливалась в танце, открывая – и отдавая всю душу...
+
* * *
В ту пору я еще не уехал в столицу, а был начинающим журналистом в
местной газетке. Вместе с редактором, нас было всего четверо человек
сотрудников, и неудивительно, что брать у нее интервью снарядили меня.
До того, как говорить с ней, я смотрел ее танец несколько раз.
Свой номер она танцевала в паре с «партнером»-манекеном.
... Завершающая сцена танца была очень сильной: она разбивала манекен,
«убивала».
Разбитый манекен лежал в глубине сцены, в полумраке, повернутый к залу и
самой танцовщице спиной.
Свет и музыка медленно затухали, пока наконец не воцарялся полумрак.
Музыку сменяло сердцебиение – сначала частые удары сердца, под конец
номера и они угасали вовсе.
Это угасание и затухание сопровождалось танцем – она танцевала в кругу
света посреди сцены, в развевающихся одеждах.
В момент, когда медленная музыка сменялась ударами сердца и начинал
гаснуть свет, танцовщица «разрывала» одежды на груди и вынимала одной
рукой – сердце, в другой же был огонь. Она поджигала сердце, и пока оно
сгорало, корчась и отбрасывая на стены в темноте причудливые отсветы,
женщина продолжала танцевать с горящим пламенем в руках.
Под конец свет угасал, затихали удары сердца, и танцовщица, погасив
пламя в руках, медленно, словно умирая, распластывалась на сцене в ногах
у «мужчины»-манекена. Наступала темнота и тишина.
Эту тишину неизменно взрывал гул аплодисментов – зал вставал,
аплодировал, свистел, зрители требовали еще – «на бис»!
«На бис» танцовщица обычно не выходила, вежливо поклонивщись, легкой
походкой она убегала со сцены. Рабочие уносили вслед за ней разбитый
манекен.
* * *
Ее танец произвел на меня очень глубокое впечатление – такая сильная,
всепрощающая любовь, и столь эмоционально выраженная! Это могло идти
только из глубины души, несомненно, у самой танцовщицы есть в прошлом
нечто подобное, откуда иначе могла бы взяться столь подлинная страсть и
эмоциональность ее номера?... Я пытался в воображении нарисовать себе
историю несчастной любви танцовщицы, но получалась сплошная банальность
– вот она его полюбила, вот он ее отверг и бросил.
* * *
Еще сцена из ее номера, глубоко потрясшая меня: Под звуки простенькой
детской песенки она (танцовщица) ходит «хороводом» рядом с манекеном.
Отчетливо виден ее округлившийся живот. Мужчина же стоит вполоборота,
неподвижный и безучастный ко всему происходящему. Когда же она пытается
прильнуть к нему, он замахивается рукой, словно с намерением ударить.
Она отскакивает от него, раздается металлический скрежет, гаснет свет.
Где-то за сценой раздается детский плач, после все стихает.
* * *
Брать у нее интервью я шел со смешанными чувствами. Я тогда был очень
молод, неопытен, и стеснялся этого. Танцовщица же мне казалась женщиной
зрелой и многое пережившей. Я тщательно подготовился, составил список
вопросов, подобающим образом оделся, словом, сделал все, чтобы не
ударить лицом в грязь и произвести впечатление мужчины, а не зеленого
юнца.
Встретиться мы договорились в фойе гостиницы. Она запаздывала, и от
нечего делать я принялся вышагивать по вестибюлю, разглядывая картины на
стенах. Я так загляделся, что, когда она окликнула меня, вздрогнул от
неожиданности.
- Вот и я!
- Здравствуйте!
- У меня двадцать минут. Давайте присядем вот здесь и сразу начнем, - с
этими словами Танцовщица направилась к диванам в углу фойе. Я
рассчитывал повести ее в гостиничное кафе, меня разочаровала эта спешка,
но – делать было нечего и я покорно поплелся сзади.
Мы уселись друг против друга, я вынул из сумки диктофон и уже было начал
приготовленную заранее фразу, как внезапно я поглядел на нее внимательно
вблизи и... застыл.
Я увидел – ведь она старая! Морщинистое лицо, седые корни волос,
сморщенная шея, узловатые руки... Она была почти старухой! На сцене же
она выглядела почти девочкой...
Как же так – старуха – и такой танец, полный страсти и нерастраченной
любви?..
Наверное, мое недоумение было написано у меня на лице, потому что она,
поглядев на меня, заливисто рассмеялась.
- Да, да, молодой человек, я совсем не та девчонка, которой кажусь со
сцены. Вы разочарованы?
- Нет, - промямлил я, хотя на моей физиономии явно было написано
обратное.
- Не имеет значения, хотя вы и разочарованы. Итак, я слушаю.
Все заранее заготовленные фразы куда-то испарились, и я ляпнул первое,
что пришло в голову:
- Вы танцуете любовь и страсть, боль и разлуку, в вашем возрасте... и
ваш танец – этот мужчина-манекен, который вы разбиваете... вы, наверное,
очень несчастная и одинокая женщина?
Тут Танцовщица расхохоталась таким заливистым и молодым смехом, что я
понял, что сморозил глупость.
- Я?! Несчастная? Ну что вы, молодой человек, нет, совсем нет! Наоборот!
Я – очень счастливая!
Даже не пытаясь скрыть недоумение, я спросил:
- И в чем состоит ваше счастье? Ведь у вас, как я понимаю, нет ни семьи,
ни – детей, ни даже – мужа?!
- Мое счастье - в том, что каждое утро я собираю «Его» снова – и Он
только мой!
Видя мою оторопь от такого ответа, Танцовщица пригнулась ко мне и
продолжила:
- Мое «несчастье» же, как вы сказали, в другом, вы еще слишком молоды,
чтобы понять. И не дай вам Б-г испытать то, что я пережила.
- ???
- Несчастье – это видеть, что любимый тобой человек не достоин тебя, что
его душа пуста, а помыслы - низки, видеть, что он не ценит тебя и не в
состоянии оценить, настоящее несчастье - видеть все это и продолжать
любить.
Совершенно ошеломленный, не зная, что сказать, я молча сидел против этой
женщины.
Заметив мое замешательство, она встала, поправила прическу, и ушла, а я
еще долго сидел в вестибюле, пытаясь понять эту женщину...
Молитва с передовой
Господи!
Прошу Тебя, помоги мне выйти из этого ада живым!
Господи!
Если ты решил все-таки меня убить, убей меня всего, не оставляй меня
получеловеком, как Мотька-самокат с соседней улицы, что остался без ног
после шестидневной и передвигается, сидя на инвалидном кресле.
Господи!
Убивай меня всего, не оставляй жить с мервой душой, как у
Давидки-мастера, что вернулся из Ливана, у которого во взгляде - смерть
и отчаяние.
Господи!
Прости меня, что вчера поначалу я обрадовался, когда пуля попала в моего
друга Руди, а не в меня... Я был рад, что умер он, а не я. Что я остаюсь
жить.
Это уже потом, позже, я горевал по нему, а сначала радовался... Прости.
Господи!
И пусть мама будет такой же хлопотливо-веселой, когда я приеду домой в
шабат, пусть не болеет, а отец не вздыхает тяжело, глядя, как она
внезапно слабеет и падает в кресло.
... И пусть Яэль из соседнего подъезда улыбается только мне, когда я иду
мимо ее окон.
... Но пуще всего прошу тебя, Господи, чтобы ты оставил меня в живых,
мне рано умирать, я так хочу жить, мне еще так много нужно сделать...
Услышь меня, я постараюсь обязательно передать тебе свою просьбу - вот
только приеду домой, пойду к Стене, помолюсь и передам тебе эту записку.
Пожалуйста...
Аминь
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Рядом с бункером взорвался "град", этого мальчика ранило осколком. Он
умер, не приходя в сознание. Когда сестры раздевали его и вынимали
трубки из тела, я и нашла в кармане одежды листок оберточной бумаги,
сложенный вчетверо.
Текст я привожу полностью.
Господи!
Прошу Тебя, помоги мне выйти из этого ада живым!
Господи!
Если ты решил все-таки меня убить, убей меня всего, не оставляй меня
получеловеком, как Мотька-самокат с соседней улицы, что остался без ног
после шестидневной и передвигается, сидя на инвалидном кресле.
Господи!
Убивай меня всего, не оставляй жить с мервой душой, как у
Давидки-мастера, что вернулся из Ливана, у которого во взгляде - смерть
и отчаяние.
Господи!
Прости меня, что вчера поначалу я обрадовался, когда пуля попала в моего
друга Руди, а не в меня... Я был рад, что умер он, а не я. Что я остаюсь
жить.
Это уже потом, позже, я горевал по нему, а сначала радовался... Прости.
Господи!
И пусть мама будет такой же хлопотливо-веселой, когда я приеду домой в
шабат, пусть не болеет, а отец не вздыхает тяжело, глядя, как она
внезапно слабеет и падает в кресло.
... И пусть Яэль из соседнего подъезда улыбается только мне, когда я иду
мимо ее окон.
... Но пуще всего прошу тебя, Господи, чтобы ты оставил меня в живых,
мне рано умирать, я так хочу жить, мне еще так много нужно сделать...
Услышь меня, я постараюсь обязательно передать тебе свою просьбу - вот
только приеду домой, пойду к Стене, помолюсь и передам тебе эту записку.
Пожалуйста...
Аминь
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Рядом с бункером взорвался "град", этого мальчика ранило осколком. Он
умер, не приходя в сознание. Когда сестры раздевали его и вынимали
трубки из тела, я и нашла в кармане одежды листок оберточной бумаги,
сложенный вчетверо.
Текст я привожу полностью.
Запах
Околоэротическая галлюцинация
... Я - запах... у меня нет ни бессмертной души, ни грешного тела... я
существую отдельно от общепринятых людских норм.
.... У меня нет души, и, следовательно, мне закрыты дороги в рай или в
ад.
... Следовательно, я не был создан Богом в тот самый знаменитый день
творения и не могу быть Им уничтожен. Возможно, я существовал всегда, я
не помню.
... Я присутствую везде и всегда, и знаю о людях все - они не
воспринимают меня как мыслящую субстанцию, они передо мной такие же
ГОЛЫЕ как миллионы лет назад, тогда, в саду...
* * *
Я - запах жасмина. Я резкий и сильный, ко мне невозможно оставаться
равнодушным - меня или сразу любишь, или ненавидишь...
Если бы мне заблагорассудилось выбирать себе тело, я предпочел бы
женское. Обязательно - тело рыжеволосой женщины. У вас есть сомнения,
что все самые необыкновенные женщины были рыжими?.. Лилит, Мария
Магдалина, Жанна д'Арк - я помню их, и все они были рыжими...
Итак, я - рыжая женщина. Что значит быть "рыжим" мы уже разобрались...
Но что это - быть женщиной? Засыпая и просыпаясь, воспитывая детей и
готовя пищу, ощущает ли женщина ежесекундно свой пол?
... Она Знает это только тогда, когда рядом Мужчина. Сильный Мужчина,
таких мы называем еще "Настоящий Мужчина". Но существует ли вообще
такой, ведь, как мы знаем упомянутые мной Женщины были одиноки...
... Возможно, Бог ошибся, когда сотворил Еву из Адамова ребра? Вы не
задумывались, может быть следовало сотворить Адама - из ребра Лилит? В
его следующем эксперименте под названием "Жизнь" я непременно посоветую
ему это...
Знает ли кто-нибудь из вас, что это - Женщина и Мужчина? Да, ответите
вы, и все равно я настаиваю, что всякий раз это - по-новому, всякий раз
- иначе...
... Мужчины утверждают, что рыжие - самые страстные... не знаю... Думаю,
они самые выделяющиеся, а потому более смелые и независимые.
Мужчины не могут знать, что значит быть женщиной во время соития...
Точнее, могут, но для этого знания они должны самы на какое-то время
стать женщиной. Постоянное понимание этого есть у гомосексуалистов.
... Это - ощущение власти через полную самоотдачу... Это - стать на
мгновения единим существом, как платоновский андрогин... Это - забыть
всего себя полностью, и советы о подборе лучшей позы или более
соблазнительного белья на этом этапе не нужны. Это - волшебное ощущение
собственно заполненности, полноты - другим, и у вас, Только двоих - один
на двоих ритм жизни...
... И только для вас двоих Вселенная останавливается... На считанные
мгновения.
... И наступает взрыв. Мощный, как толчок из-под морских глубин наверх,
к солнцу...
... И крик... Словно крик чайки, что взмывает над волной - вверх, в
небо... Так кричат счастливые женщины...
* * *
Я - запах жасмина.
Я яркий и сильный.
Ко мне нет равнодушных - меня или сразу любят, или - ненавидят.
И мне это нравится.
Околоэротическая галлюцинация
... Я - запах... у меня нет ни бессмертной души, ни грешного тела... я
существую отдельно от общепринятых людских норм.
.... У меня нет души, и, следовательно, мне закрыты дороги в рай или в
ад.
... Следовательно, я не был создан Богом в тот самый знаменитый день
творения и не могу быть Им уничтожен. Возможно, я существовал всегда, я
не помню.
... Я присутствую везде и всегда, и знаю о людях все - они не
воспринимают меня как мыслящую субстанцию, они передо мной такие же
ГОЛЫЕ как миллионы лет назад, тогда, в саду...
* * *
Я - запах жасмина. Я резкий и сильный, ко мне невозможно оставаться
равнодушным - меня или сразу любишь, или ненавидишь...
Если бы мне заблагорассудилось выбирать себе тело, я предпочел бы
женское. Обязательно - тело рыжеволосой женщины. У вас есть сомнения,
что все самые необыкновенные женщины были рыжими?.. Лилит, Мария
Магдалина, Жанна д'Арк - я помню их, и все они были рыжими...
Итак, я - рыжая женщина. Что значит быть "рыжим" мы уже разобрались...
Но что это - быть женщиной? Засыпая и просыпаясь, воспитывая детей и
готовя пищу, ощущает ли женщина ежесекундно свой пол?
... Она Знает это только тогда, когда рядом Мужчина. Сильный Мужчина,
таких мы называем еще "Настоящий Мужчина". Но существует ли вообще
такой, ведь, как мы знаем упомянутые мной Женщины были одиноки...
... Возможно, Бог ошибся, когда сотворил Еву из Адамова ребра? Вы не
задумывались, может быть следовало сотворить Адама - из ребра Лилит? В
его следующем эксперименте под названием "Жизнь" я непременно посоветую
ему это...
Знает ли кто-нибудь из вас, что это - Женщина и Мужчина? Да, ответите
вы, и все равно я настаиваю, что всякий раз это - по-новому, всякий раз
- иначе...
... Мужчины утверждают, что рыжие - самые страстные... не знаю... Думаю,
они самые выделяющиеся, а потому более смелые и независимые.
Мужчины не могут знать, что значит быть женщиной во время соития...
Точнее, могут, но для этого знания они должны самы на какое-то время
стать женщиной. Постоянное понимание этого есть у гомосексуалистов.
... Это - ощущение власти через полную самоотдачу... Это - стать на
мгновения единим существом, как платоновский андрогин... Это - забыть
всего себя полностью, и советы о подборе лучшей позы или более
соблазнительного белья на этом этапе не нужны. Это - волшебное ощущение
собственно заполненности, полноты - другим, и у вас, Только двоих - один
на двоих ритм жизни...
... И только для вас двоих Вселенная останавливается... На считанные
мгновения.
... И наступает взрыв. Мощный, как толчок из-под морских глубин наверх,
к солнцу...
... И крик... Словно крик чайки, что взмывает над волной - вверх, в
небо... Так кричат счастливые женщины...
* * *
Я - запах жасмина.
Я яркий и сильный.
Ко мне нет равнодушных - меня или сразу любят, или - ненавидят.
И мне это нравится.
19.06.2010, Новые истории - основной выпуск
. "Политические партии и движения в Литве".
1991 год, второй курс, политология.
Так звучала тема семинарского занятия - и мы должны были представить
вкратце все политические партии и движения. Я в ту пору даже газет не
читала, и искренне не понимала, для чего их печатают вообще, да еще
столько всяких разных!
Остальные наши девчонки не слишком от меня отличались.
Семинар мы были обязаны сдать - иначе не допускали к экзамену. Сроки
приближались...
Мы едва знали, какая из партий сейчас у власти. О том, чтобы - хоть и
вкратце - озвучить цели и движения в с е х партий, не могло быть и речи.
Мы, конечно же, попытались хоть как-то их охватить - нашли, где "живут"
несколько их них, взяли брошюры с целями и задачами и добросовестно
попытались понять - кто из них чего хочет. Партий и движений было
больше, чем пресловутых сортов колбасы в "проклятом капиталистическом
супермаркете"! Понять, и хотя бы в нескольких предложениях это озвучить
было непростой задачей, и уже после первых же попыток мы поняли, что все
это - мартышкин труд.
В растрепанных чувствах мы сидели в морге и гадали, как нам быть.
Тут в одну из девичьих голов пришла замечательная идея - послать меня к
историку и пусть он быстренько мне все продиктует. Я законспектирую, а
они - перепишут.
Я возмутилась:
- С какой стати - меня?! Вот ты к нему и сходи, я его с того самого
экзамена не видела.
- Он тебе не откажет, я знаю!
Отбивалась я вяло, и кончилось дело тем, что меня и еще одну девицу (для
моральной поддержки) снарядили-таки на исторический факультет.
Нашли мы его на кафедре, но он был не один. С ним вместе сидели
несколько ребят и все они очень увлеченно обсуждали по-литовски чью-то
недавно вышедшую работу. Мы вошли и остановились на пороге, но до нас им
не было никакого дела.
Несколько минут мы неловко топтались на входе. Потом нам надоело и мы
решили попытаться привлечь к себе внимание:
- Здравствуйте!
Едва кивнув в нашу сторону (и явно даже не узнав нас), он продолжил
беседу.
Мы нерешительно мялись на пороге.
Надо было как-то привлечь к себе его внимание.
Я обращаюсь к нему по-литовски:
- Уважаемый преподаватель!
Блестит очками в нашу сторону:
- В чем дело?
- У нас к вам просьба, не могли бы вы уделить нам пятнадцать минут?
- У меня лекция через полчаса. Проходите.
Мы подходим к столу, ребята пододвигаются, освобождая нам место.
- Какая просьба?
- Видите ли... - я мнусь - меня смущают эти ребята, они смотрят на нас с
явным любопытством и совсем не собираются уходить.
- Ну?
- Понимаете, у нас семинар по политологии у М. - "Политические партии и
движения в Литве"... И мы должны охватить все существующие партии... и
объяснить, в чем цели и задачи... Мы пытались - но не получается... и
вот мы пришли попросить у вас, может, вас не затруднит вкратце нам
рассказать, чего они все хотят, а мы бы записали... - с этими словами
преданно смотрю ему в глаза.
Историк хохочет, за ним - эти двое ребят:
- Ха-ха-ха, а что, М. сам продсчитать не может, вас заставляет?
- Не знаем... Мы уже просили у него сменить тему, а он отказался...
- Ну что, поможем девушкам? - историк весело подмигивает ребятам, они
соглашаются и начинают диктовать нам названия различных партий и попутно
объяснять, кто их них и чего хочет. "Саюдис", христианские демократы,
социал-демократы, "Союз отечества", консерваторы, Демократическая партия
труда, Новейший союз, и т. д...
Они диктуют, параллельно обсуждая сами партии и их деятелей, а мы
записываем. Видно, что сам историк и двое этих ребят получают
удовольствие.
Наконец все записано - они насчитали 13 партий и движений. Историк
спрашивает:
- Ну, поняли?
И я чистосердечно отвечаю:
- Вы знаете, у меня все эти партии слились в одно серо-бурое пятно, и
чем они друг от друга отличаются, я не понимаю... Одни "зеленые" - лишь
у них понятные мне цели и задачи.
- Что вы неравнодушны к зеленому, я помню! - историк смеется.
Семинар мы сдали.
1991 год, второй курс, политология.
Так звучала тема семинарского занятия - и мы должны были представить
вкратце все политические партии и движения. Я в ту пору даже газет не
читала, и искренне не понимала, для чего их печатают вообще, да еще
столько всяких разных!
Остальные наши девчонки не слишком от меня отличались.
Семинар мы были обязаны сдать - иначе не допускали к экзамену. Сроки
приближались...
Мы едва знали, какая из партий сейчас у власти. О том, чтобы - хоть и
вкратце - озвучить цели и движения в с е х партий, не могло быть и речи.
Мы, конечно же, попытались хоть как-то их охватить - нашли, где "живут"
несколько их них, взяли брошюры с целями и задачами и добросовестно
попытались понять - кто из них чего хочет. Партий и движений было
больше, чем пресловутых сортов колбасы в "проклятом капиталистическом
супермаркете"! Понять, и хотя бы в нескольких предложениях это озвучить
было непростой задачей, и уже после первых же попыток мы поняли, что все
это - мартышкин труд.
В растрепанных чувствах мы сидели в морге и гадали, как нам быть.
Тут в одну из девичьих голов пришла замечательная идея - послать меня к
историку и пусть он быстренько мне все продиктует. Я законспектирую, а
они - перепишут.
Я возмутилась:
- С какой стати - меня?! Вот ты к нему и сходи, я его с того самого
экзамена не видела.
- Он тебе не откажет, я знаю!
Отбивалась я вяло, и кончилось дело тем, что меня и еще одну девицу (для
моральной поддержки) снарядили-таки на исторический факультет.
Нашли мы его на кафедре, но он был не один. С ним вместе сидели
несколько ребят и все они очень увлеченно обсуждали по-литовски чью-то
недавно вышедшую работу. Мы вошли и остановились на пороге, но до нас им
не было никакого дела.
Несколько минут мы неловко топтались на входе. Потом нам надоело и мы
решили попытаться привлечь к себе внимание:
- Здравствуйте!
Едва кивнув в нашу сторону (и явно даже не узнав нас), он продолжил
беседу.
Мы нерешительно мялись на пороге.
Надо было как-то привлечь к себе его внимание.
Я обращаюсь к нему по-литовски:
- Уважаемый преподаватель!
Блестит очками в нашу сторону:
- В чем дело?
- У нас к вам просьба, не могли бы вы уделить нам пятнадцать минут?
- У меня лекция через полчаса. Проходите.
Мы подходим к столу, ребята пододвигаются, освобождая нам место.
- Какая просьба?
- Видите ли... - я мнусь - меня смущают эти ребята, они смотрят на нас с
явным любопытством и совсем не собираются уходить.
- Ну?
- Понимаете, у нас семинар по политологии у М. - "Политические партии и
движения в Литве"... И мы должны охватить все существующие партии... и
объяснить, в чем цели и задачи... Мы пытались - но не получается... и
вот мы пришли попросить у вас, может, вас не затруднит вкратце нам
рассказать, чего они все хотят, а мы бы записали... - с этими словами
преданно смотрю ему в глаза.
Историк хохочет, за ним - эти двое ребят:
- Ха-ха-ха, а что, М. сам продсчитать не может, вас заставляет?
- Не знаем... Мы уже просили у него сменить тему, а он отказался...
- Ну что, поможем девушкам? - историк весело подмигивает ребятам, они
соглашаются и начинают диктовать нам названия различных партий и попутно
объяснять, кто их них и чего хочет. "Саюдис", христианские демократы,
социал-демократы, "Союз отечества", консерваторы, Демократическая партия
труда, Новейший союз, и т. д...
Они диктуют, параллельно обсуждая сами партии и их деятелей, а мы
записываем. Видно, что сам историк и двое этих ребят получают
удовольствие.
Наконец все записано - они насчитали 13 партий и движений. Историк
спрашивает:
- Ну, поняли?
И я чистосердечно отвечаю:
- Вы знаете, у меня все эти партии слились в одно серо-бурое пятно, и
чем они друг от друга отличаются, я не понимаю... Одни "зеленые" - лишь
у них понятные мне цели и задачи.
- Что вы неравнодушны к зеленому, я помню! - историк смеется.
Семинар мы сдали.
Olga Natasova (6)
1