ПУТЕШЕСТВИЕ В АМЕРИКУ
В середине девяностых я решил подать заявление для участия в конкурсном
отборе на стажировку в США, в финансовой сфере. Помню, как на вопрос
члена комиссии, зачем заполнил анкету участника, ответил, что от
переизбытка наивности. Странно, но через некоторое время мне позвонили,
и сказали, что можно заказывать загранпаспорт. Радости не было предела.
Поэтому, скромно рассказал всем об этом в радиорубку.
Только я собирался пойти за оформлением загранпаспорта для открытия
визы, как мне опять позвонили организаторы поездки и сообщили, что, к
сожалению, я не прошёл отбор. После того, как на другом конце положили
трубку телефона, я искренне матерился. Накатывал стресс. Пришлось с
позором пересказывать всем, что всё-таки меня не взяли в Америку.
Казалось, что в их глазах, я выглядел аферистом и лжецом. На душе было
так плохо. Помню, как я в первый раз попал в стресс в десятилетнем
возрасте. А всё из-за того, что узнал, что мне осталось жить не больше
девяносто лет.
После того, как я не выспался с плохими чувствами, на утро опять
позвонили организаторы и начали глубоко извиняться за вчерашнее.
Выяснилось, что я всё-таки прошёл конкурсный отбор. Сначала подумал, что
это очередная шутка, но после того, как официально получил факс, моя
уверенность устаканилась. На этот раз я уже не стал распространяться
всем о поездке, чтобы в очередной раз не сглазить её, а побежал сразу
делать загранпаспорт. Но мне сказали, что официально ничем помочь не
могут. Нужно представить полсотни документов за короткий срок. Заметив
моё помятое лицо, один из дельцов тут же предложил решение. Вместо
полсотни документов им достаточно полсотни зелёных.
Далее по инерции быстренько побежал за фотографией. Думал, что как
всегда буду выглядеть страшным, как в фильмах ужасах. Ошибся. Фотографу
удалось сделать ещё хуже. Полузакрытый глаз с выпирающим прыщём. До сих
пор удивляюсь, почему в жизни наши лица красивее, чем в паспортах.
Перед самым отъездом инструктор проинструктировал нас о многих вещах,
которые нам не следует делать в США. Например, нельзя строить глазки
незнакомым, за это можно попасть в тюрьму. Особенно, нельзя было
называть чернокожих, как их принято было называть в СССР. Один из
туристов до сих пор завтракает по этому поводу через трубку.
В тот период мало кто летал в Нью-Йорк, поэтому как радовались мои
предки. Ныне покойный отец Абдраим и мама Айша. Родственники и знакомые
провожали нашу делегацию как космонавтов на луну. На которой, кстати,
побывало уже двенадцать человек. Услышал сообщение в аэропорту о
регистрации. Сказал провожающим, что по сценарию здесь мы должны
попрощаться.
На таможенном досмотре у многих постоянно бибикало в карманах.
Таможенники с излишним усердием ощупывали всех. Судя по возбуждённым
лицам пассажиров, полагаю, что у половины из них после этого досмотра
зашкалили гормоны.
Уже на посадке прошла информация о перегрузе самолёта. Многие из
пассажиров начали втягивать свои животы. Общество раскалывалось на худых
и толстых. Но к радости для всех всё утряслось, и служащий аэропорта
попросил нас направиться к запасному проходу. Основной выход в этот
момент был переполнен другими людьми.
Уже проходя через дверь, я увидел сбоку табличку, где было написано
«задний проход».
Оказавшись в самолёте на своём месте, я заметил, что стал жертвой
болтливого собеседника. Помню, в этот момент я мечтал о дистанционном
пульте для телевизора, чтобы нажать на клавишу пауза и до конца рейса не
слушать этого болтуна.
Перед самым отлётом на взлётной полосе появился светофор с горящим
красным огнём. Рядом стоял человек в фуражке. Казалось, что гаишники
добрались и до аэропорта. Стоят себе с радаром и засекают скорость
приземления самолёта?! Или проверяют пилотов на наличие алкоголя в
крови.
После того как Боинг начал набирать высоту, на руки одного из
американцев упала сверху аппаратура для подсветки и вызова стюардессы. Я
не мог поверить, что лечу на бракованном американском самолёте, когда в
то время твердили нам о качестве импортного производства. Пассажира
попросили пересесть, но он героически отказался. Пилот покрутил что-то
там и заверил, что аппаратура больше не упадёт ему на руки.
Действительно, после этого она не падала ему на руки, только пару раз на
голову.
Точно помню, как кто-то из нашей делегации сказал, что в салоне насчитал
семерых пилотов, четыре из них «зайца». Но мы все отнеслись к этому с
пониманием. Главное, чтобы не было стоячих мест. Говорят, что иностранцы
до сих пор думают, что в наших самолётах продают стоячие места.
Помню двух пышных стюардесс, где слово пышные сказано слишком мягко. Я
как раз сидел у прохода, и поэтому приходилось постоянно уклоняться от
их неуклюжих движений. Бывали случаи, когда мне не везло и крупные
тазобедры не вовремя ударялись мне в плечи. Видимо после каждого полёта,
когда остаётся много пищи, у стюардесс начинается чаежратие. Иногда мне
казалось, что самолёт накренялся в ту сторону, где проходили эти две
пышные стюардессы.
Ержан Орымбетов (продолжение следует)
22 декабря 2011
Всякая всячина
Тексты, не попавшие ни в основные, ни в читательские, ни в повторные. Собираются и хранятся исключительно в научных целях. В этот раздел вы заходите на свой страх и риск. мы вас предупредили!
Меняется каждый час по результатам голосованияМихаил Ходорковский, "The New Times", 12.12.2011
Часто мысленно возвращаюсь к вопросу: что такое совесть? Как мы
определяем, что такое «хорошо», и чего стыдимся всю жизнь? Когда совесть
побеждает страх, а когда страх – совесть? В истории, которую я расскажу,
как обычно изменены имя человека и некоторые детали событий.
Леша Бадаев – обычный бурятский паренек из далекого села. Широкое,
круглое лицо, черные, будто постоянно прищуренные глаза. Родителей не
помнит, жил с теткой. В школу ходил 2 класса, потом работал пастухом
общественного стада.
В несчастливый день сцепился с вором, пытавшимся украсть барана, - кинул
в него камнем и попал в голову. Но вор оказался мужиком крепким и быстро
очухался. Подбежавший Леша испугался, запаниковал и совершил
непоправимое – ударил камнем еще раз. Потом – еще раз.
Поняв, что произошло, - бросил стадо и удрал.
Поймали его случайно, спустя несколько месяцев, за тысячу километров от
дома, когда он пытался украсть еду.
Суд, приговор за убийство – 6,5 лет. Справедливый, с учетом всех
обстоятельств. Колония для несовершеннолетних и вот – «взрослая» тюрьма.
Немая сцена
Я встретился с Лешей на швейном производстве, где он нашел себе
пристанище. Работящий парень, молчаливый, незаметный.
Спустя некоторое время мне объявили взыскание, и я подал на
администрацию в суд. Неожиданно узнаю, что Лешу вызывают свидетелем.
Сомнений у меня нет – скажет то, что от него потребуют. В лагере много
способов «убеждения».
И вот – суд. Собрались все «главные люди»: начальник лагеря, начальник
оперативного отдела, замы. Заседание ведет председатель городского суда.
Вызывают Лешу. Он явно растерян и испуган, говорит запинаясь, но правду!
Мы переглядываемся с адвокатом, ничего не понимая. Напротив нас также
переглядываются наши оппоненты.
Судья отпускает Лешу, он выходит за дверь и тут же возвращается.
- Он, - Леша показывает на начальника оперотдела, - дал мне две пачки
сигарет и сказал, чтобы я врал.
Смотрю на сидящих напротив. Опер внешне спокоен, начальник медленно
багровеет.
- Но я врать не стал, сказал правду. А сигареты – вот они.
И отдает судье пачку LM, признаваясь:
- А вторую я скурил. У меня таких сигарет никогда не было.
Как говорится, «немая сцена».
- Ну я пойду или еще что-то надо?
- Иди, иди, ты уже все сказал, - раздается голос начальника.
Леша выходит, «немая сцена» продолжается. Наконец, председатель суда
произносит:
- Все в протоколе. Если с этим парнем что-то случится – дам ход
протоколу.
После суда подхожу к Леше.
- Зачем ты так поступил? Знаешь же, будут проблемы.
Он поднимает свои прищуренные глаза:
- Вы мне ничего плохого не сделали. Я так не могу.
И уходит.
С кем торгуемся?
Потом были лагерная жизнь и неизбежная расплата. Иногда, выходя из
карцера, я узнавал, что там же – Леша. С производства его сняли. Но при
случайных встречах Леша улыбался: «Все нормально! »
Конечно, произошедшее стало в подробностях известно всему лагерю. И
когда я попросил сообщить мне немедленно, если все-таки Лешу попытается
кто-то бить (такие методы достаточно обычны), ответом мне было
удивленное: «А кто решится? Администрация боится, зэки теперь уважают…»
Через полгода меня увезли в другую тюрьму. Лешин срок давно закончился.
Что с ним стало? Не знаю и не хочу выяснять, чтобы не создать проблем
человеку. Но очень надеюсь, что он идет по жизни без страха и с
достоинством.
Сделка с совестью – соврать, смолчать, «не заметить» ради своего
спокойствия, прикрываясь интересами своей семьи. Успокоить себя, что
«такое время», что «все такие».
С кем мы торгуемся на самом деле? Как узнаем, что «та сторона» - наша
совесть – от сделки отказалась? Когда сами окажемся один на один с
бедой?
Или потом, на краю, подводя окончательный итог своей жизни, мучительно
осознавая, что «бег между струйками» окончен и остается только память?
Но уже ничего не изменишь?
Михаил Ходорковский, ИК-7, Сегежа, Карелия.
Часто мысленно возвращаюсь к вопросу: что такое совесть? Как мы
определяем, что такое «хорошо», и чего стыдимся всю жизнь? Когда совесть
побеждает страх, а когда страх – совесть? В истории, которую я расскажу,
как обычно изменены имя человека и некоторые детали событий.
Леша Бадаев – обычный бурятский паренек из далекого села. Широкое,
круглое лицо, черные, будто постоянно прищуренные глаза. Родителей не
помнит, жил с теткой. В школу ходил 2 класса, потом работал пастухом
общественного стада.
В несчастливый день сцепился с вором, пытавшимся украсть барана, - кинул
в него камнем и попал в голову. Но вор оказался мужиком крепким и быстро
очухался. Подбежавший Леша испугался, запаниковал и совершил
непоправимое – ударил камнем еще раз. Потом – еще раз.
Поняв, что произошло, - бросил стадо и удрал.
Поймали его случайно, спустя несколько месяцев, за тысячу километров от
дома, когда он пытался украсть еду.
Суд, приговор за убийство – 6,5 лет. Справедливый, с учетом всех
обстоятельств. Колония для несовершеннолетних и вот – «взрослая» тюрьма.
Немая сцена
Я встретился с Лешей на швейном производстве, где он нашел себе
пристанище. Работящий парень, молчаливый, незаметный.
Спустя некоторое время мне объявили взыскание, и я подал на
администрацию в суд. Неожиданно узнаю, что Лешу вызывают свидетелем.
Сомнений у меня нет – скажет то, что от него потребуют. В лагере много
способов «убеждения».
И вот – суд. Собрались все «главные люди»: начальник лагеря, начальник
оперативного отдела, замы. Заседание ведет председатель городского суда.
Вызывают Лешу. Он явно растерян и испуган, говорит запинаясь, но правду!
Мы переглядываемся с адвокатом, ничего не понимая. Напротив нас также
переглядываются наши оппоненты.
Судья отпускает Лешу, он выходит за дверь и тут же возвращается.
- Он, - Леша показывает на начальника оперотдела, - дал мне две пачки
сигарет и сказал, чтобы я врал.
Смотрю на сидящих напротив. Опер внешне спокоен, начальник медленно
багровеет.
- Но я врать не стал, сказал правду. А сигареты – вот они.
И отдает судье пачку LM, признаваясь:
- А вторую я скурил. У меня таких сигарет никогда не было.
Как говорится, «немая сцена».
- Ну я пойду или еще что-то надо?
- Иди, иди, ты уже все сказал, - раздается голос начальника.
Леша выходит, «немая сцена» продолжается. Наконец, председатель суда
произносит:
- Все в протоколе. Если с этим парнем что-то случится – дам ход
протоколу.
После суда подхожу к Леше.
- Зачем ты так поступил? Знаешь же, будут проблемы.
Он поднимает свои прищуренные глаза:
- Вы мне ничего плохого не сделали. Я так не могу.
И уходит.
С кем торгуемся?
Потом были лагерная жизнь и неизбежная расплата. Иногда, выходя из
карцера, я узнавал, что там же – Леша. С производства его сняли. Но при
случайных встречах Леша улыбался: «Все нормально! »
Конечно, произошедшее стало в подробностях известно всему лагерю. И
когда я попросил сообщить мне немедленно, если все-таки Лешу попытается
кто-то бить (такие методы достаточно обычны), ответом мне было
удивленное: «А кто решится? Администрация боится, зэки теперь уважают…»
Через полгода меня увезли в другую тюрьму. Лешин срок давно закончился.
Что с ним стало? Не знаю и не хочу выяснять, чтобы не создать проблем
человеку. Но очень надеюсь, что он идет по жизни без страха и с
достоинством.
Сделка с совестью – соврать, смолчать, «не заметить» ради своего
спокойствия, прикрываясь интересами своей семьи. Успокоить себя, что
«такое время», что «все такие».
С кем мы торгуемся на самом деле? Как узнаем, что «та сторона» - наша
совесть – от сделки отказалась? Когда сами окажемся один на один с
бедой?
Или потом, на краю, подводя окончательный итог своей жизни, мучительно
осознавая, что «бег между струйками» окончен и остается только память?
Но уже ничего не изменишь?
Михаил Ходорковский, ИК-7, Сегежа, Карелия.